Вишнёвая истина (СИ) - Марсия Андес Страница 11

— Это последний шанс, моё терпение на исходе, — почти рычит. — Ещё раз просрочишь работу, я тебя уволю. Я и без того пошла тебе на встречу и разрешила работать из дома, тебе даже не приходится тратить время на дорогу в офис, могла бы потратить его на статьи, а не на развлечения.

Злость вспыхивает во мне подобно вулкану, но я вовремя прикусываю язык, чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего.

— Я всё пришлю, Алла Викторовна, дайте мне немного времени, — скрепя сердцем прошу я.

— У тебя час, — после секундного молчания говорит она и, не попрощавшись, отключается.

— Сучка, — бурчу я, бросая сотовый на стол. — Сама же меня из офиса выперла из-за нехватки помещений!

Пнув стул, я шумно вздыхаю и опускаюсь на диванчик, сверля ненавистным взглядом закрытый ноутбук, мирно лежащий на столе. Браться за статью нет никакого желания, особенно после неприятного разговора с начальницей.

В последнее время я всё чаще и чаще замечаю, что у меня нет ни вдохновения, ни сил что-либо писать. Я выжата, как лимонная корка, выброшенная в мусорное ведро. Одна лишь мысль о том, что придётся взять в руки ноутбук и выдавить из себя пару тройку предложений, вселяет ужас.

Я устала. И уже даже подумываю о смене работы, хотя прекрасно понимаю, что вряд ли потяну что-либо другое: слишком привыкла к удалёнке. Подумать только, Элеонора Макеева горбатится на кого-то за гроши! Если бы мне об этом сказали лет десять назад, я бы рассмеялась ему в лицо и назвала бы сумасшедшим. А теперь что?

Моя семья обанкротилась. Отец не выдержал и покончил с собой, а мать свалила и страны вместе со своим любовником, практически ничего мне не оставив. Такое вот окончание моей шикарной жизни, в которой я ни в чем не нуждалась.

Кое-как закончив статью, я отправляю её начальнице, после чего запираю мысли о работе в долгий тёмный ящик, придавливая крышку огромным валуном, дабы ничто не смогло оттуда вырваться и испортить мне остаток сегодняшнего вечера.

В холодильнике меня дожидается новенькая бутылка с красным полусладким, в верхнем ящике шкафа большой бокал для вина. Штопор рядом с ним, словно застуканные родителем любовники. Секунду подумав, я беру все найденные предметы и выхожу из кухни в коридор.

Дверь в комнату Артёма закрыта. Я негромко стучусь, прежде чем толкнуть её и нагло ворваться во владения сына. Парень сидит за столом спиной ко мне и что-то рисует на планшете, из колонок разносится тихая мелодия классического рока, я не узнаю песню.

Тёмно-синие шторы раздвинуты, за окном буйствует ливень, и ветер всё сильнее затягивает небо грозовыми тучами. Пахнет пиццей, рядом с Тёмой на столе лежит коробка с недоеденными кусочками. Тусклое освещение падает на развешенные по стенам плакаты, комод из белого дерева, на котором стоят семейные фотографии в рамках, и узкую кровать у стены. В самом углу старый покрытый пылью скейтборд, на кровати несколько аккуратно сложенных вещей.

Тёма оборачивается, услышав меня. Взгляд его, упавший на бутылку, покрывается дымкой.

— Не хочешь присоединиться? — облокачиваюсь на косяк.

— Ты же знаешь, что я не пью.

— Даже пиво? — скептично поднимаю брови.

Тёма закатывает глаза, отворачивается.

— Тогда помоги мне открыть бутылку, — надуваю губы, умоляюще хлопая глазками.

Порог комнаты не переступаю — стараюсь не нарушать личное пространство сына. Он недолго молчит, прежде чем вздохнуть и протянуть руку.

— Ладно, давай.

Довольно улыбнувшись, я почти вприпрыжку подходу к Артёму — мягкий бежевый ковёр под ногами приятно щекочет ступни, словно радуясь моему появлению. Ставлю на стол бокал, а штопор с вином передаю в руки сына.

Взгляд падает на планшет — на нём зарисовки лисы с несколькими хвостами переливаются яркими разноцветными красками.

— Красиво.

Артём ловит мой взгляд.

— Это кицунэ.

— Кто?

— Японская лиса-оборотень.

Парень принимается за бутылку, так старательно вкручивает штопор, что аж высовывает кончик языка. И в этот момент он так сильно становится похож на своего отца, что всё внутри меня скручивается и покрывается хладом. Чтобы скрыть свои эмоции, я отворачиваюсь, начиная изучать полки с книгами, но мысли о прошлом обрушиваются с такой силой, что становится больно дышать.

Артём тоже так делал, когда был чем-то усердно занят. Забавно высовывал кончик языка и смешно морщил носик. Когда открывал бутылку с моим любимым вином, когда застёгивал на моей шее застёжку от подаренного украшения, даже в моменты работы у него такое бывало. Я каждый раз умилялась, думала, что это очень забавная черта. Была. А теперь она каким-то таинственным образом оказалась у нашего сына. Иногда я даже думаю, что душа Артёма после смерти вселилась в собственного сына, ведь на тот момент он ещё не успел родиться. Настолько сильно они похожи.

У меня даже где-то была фотография Артёма с его высунутым языком. Он тогда так старательно пытался застегнуть свои часы на руке, что аж весь перекосился. Это было настолько мило, что я для начала полюбовалась его мордашкой, затем сфотографировала, и только потом помогла.

Я так любила его…

И боль после его потери до сих пор преследует меня, не отпуская, не давая поблажек. Ведь я заслужила. Я изменяла ему. Я убила его. Я уничтожила наше будущее, а вместе с ним и жизни связанных с нами людей. Тоска и вина гложет меня по сей день, не давая покоя даже во сне.

Иногда мне снится, что всё хорошо, что Артём жив, и мы вместе с ним далеко-далеко от всего мира