Добро Пожаловать На Темную Сторону (ЛП) - Дарлинг Джиана Страница 11

Это был конец одиннадцатого класса средней школы, оставалось меньше двенадцати месяцев до окончания школы и всего, что с этим связано, включая выпускной бал. И я собиралась быть лысой во время всего этого.

Мама сказала, что купит мне очень хороший парик, но все будут знать, что это не мои волосы, а это было еще хуже, чем голый череп.

Мои друзья были хорошими людьми, поэтому они не стали бы смеяться. Они просто игнорировали это, как мы все игнорируем уродливые вещи в жизни, и идем дальше.

Я так устала скрывать уродство. Теперь оно жило внутри меня. Невозможно было игнорировать его присутствие в повседневной жизни.

Хуже всего, что я не могла рассказать об этом Зевсу.

Благодаря ему я пережила свой первый приступ рака, и теперь, когда я снова заболела, я не могла представить себе, как это сделать без него. Каждое письмо, написанное его удивительно классным графическим почерком, было бальзамом на мою израненную душу. Маленькой девочке нужен был герой, кто-то, в кого можно верить, и кто-то, кто верил бы в нее. Он был прав, говоря, что я выросла, но он был неправ, полагая, что я больше не нуждаюсь в нем. Я поняла, что женщины нуждаются в героях, возможно, даже больше, чем маленькие девочки. Мужчины забывают, что к женщинам нужно относиться с нежной привязанностью и платонической поддержкой. Похоть не может быть достойной заменой чистой заботе.

Я все равно хотела послать ему письмо, потому что какая-то часть меня знала, что он вернется, как только узнает, что я снова больна. Именно по этой причине я оставила его в покое. Неужели мне действительно нужен был жалкий друг по переписке?

Мама потянулась, чтобы успокоить мои суетливые руки. Мы сидели на первой скамье справа, впереди и в центре, чтобы все могли смотреть на нас. Она не хотела, чтобы я выглядела скучающей или неуклюжей.

Итак, я перестала крутить пальцами, хотя тело болело во всех местах, и мне было приятно отвлекаться, прослеживая каждую цифру. Я разгладила потными ладонями скромную длину своей пастельно-розовой юбки и заправила свои скромные ноги на каблуках под скамейку.

Мама похлопала меня по бедру.

Хорошая девочка.

Я стиснула зубы.

К счастью, служба закончилась довольно быстро. К несчастью, следующие полчаса были посвящены общению — моей самой нелюбимой части всего этого испытания.

— Бенджамин, — громким голосом спортивного диктора провозгласил Тим Бакли, подойдя к моему отцу и сделав то пожатие, которое делают все мужчины, — сильно хлопнув его по спине. — Как поживает наш мэр в это прекрасное воскресное утро? Это была отличная служба, как обычно.

— Спасибо, Тим, я обязательно передам это папе. Жизнь хороша, ни на что не жалуюсь, — сказал мой отец.

То, что он не жаловался на мою болезнь, было неудивительно.

Мои родители могли сообщить всем о том, что им нравилось называть «моим состоянием», но они считали, что говорить об этом неприлично, привлекать внимание к бедной маленькой больной девочке.

Моя младшая сестра, Беатрис, мягко столкнулась со мной плечом, прежде чем ее рука нашла мою и крепко сжала ее. Мы привыкли к песням и танцам воскресной службы, но ни одной из нас это не нравилось. Зрелищность, которой была наша жизнь, сплавила нас с ранних лет, и хотя Беа была на три года младше и находилась в том возрасте, когда девочек изрядно портят гормоны, мальчики и неуверенность в себе, мы по-прежнему были дружны. Единственное, когда мы спорили, это о том, у кого жизнь хуже, у нее или у меня. Би любила утверждать, что нашим родителям все равно, что она делает. Она была права, по крайней мере, до определенной степени. Пока она хорошо училась в школе и не попадала в неприятности, мама и папа не обращали на нее внимания как на человека.

Я утверждала, что быть их суперзвездой было сложнее.

Не было ни одного момента моего дня, который они не хотели бы спланировать, ни одного нюанса моей личности, к формированию которого они не хотели бы приложить руку. Я нравилась маме, потому что была красивой, как она считала. Я нравилась папе, потому что была умной в книжном смысле, но в то же время обаятельной, как он и считал. Их интерес ко мне возник относительно недавно, в период полового созревания, когда моя внешность сошла на нет, а мой интеллект был замечен. Я нравилась им, потому что была для них полезным инструментом.

У бедняжки Би были красивые кости, но она еще не выросла в них, и она была умна, но не показушна. Она много работала и стремилась к успеху, что, на мой взгляд, было даже лучше, чем природная одаренность. Кроме того, она была милой, как сахарный пирог, и забавной до невозможности.

Она была единственной, кто заботился обо мне, когда я просыпалась от кошмаров о смерти или когда я была слишком разбита, чтобы встать с постели утром. Даже тогда она не любила говорить о причинах этого, но она была рядом, и этого было достаточно для меня.

— Я слышал, что твоя девочка поступила в хорошие университеты. Вы должны гордиться ею, — продолжал Тим, теперь его внимание было приковано ко мне.

Его взгляд был оценивающим, но не в том смысле, чтобы похвалить ум дочери его хорошего друга. Ему нравились мои изгибы, даже если они были скрыты консервативным комплектом из сменки и свитера, который мама заставляла меня носить.

— Я никогда не сомневался в ней. Она дочь своего отца, — сказал мой отец, притянув меня поближе, чтобы он мог смотреть на меня, как на картинку.

Я хотела сказать Тиму, что это все показуха, что дома ни у него, ни у мамы нет времени на нас, но знала, что Тиму все равно, поэтому промолчала.

У меня болели кости. Я устала стоять два часа и петь дурацкие гимны, которые ничего не значили, потому что я больше не верила в Бога, и мне просто хотелось домой.

— Конечно, конечно. У тебя найдется минутка, чтобы поговорить со мной и Джеймсом о предложении по поводу торгового центра? — спросил Тим.

— Все время в мире для тебя, приятель, — ответил он с очаровательной улыбкой.

Я закатил глаза на Би, которая хихикнула, прикрываясь рукой.

— Папа, ты должен отвезти Би на урок танцев, помнишь? — напомнила я ему с улыбкой. Я напомнила ему об этом с улыбкой, чтобы он не видел, как я расстроена из-за того, что он забыл.

Обычно я бы отвезла ее сама, но после службы я собиралась на молодежную группу поддержки больных раком, и, как бы я не хотела ее пропустить, мой онколог настоял на том, чтобы я пошла. Что-то о том, что два заболевания раком за десять лет могут привести к депрессии или что-то в этом роде. Я не знала, что такое депрессия, но я была чертовски зла и с каждым днем становилась все злее.

Папа нахмурился, но протянул руку Би, щелкнув пальцами, чтобы она шла за ним.

— Ты в порядке? — спросил Тим, уже начав отходить.

— Мне нужно отвезти Беатрис на балет, но она может немного опоздать, — сказал он, прежде чем последовать за Тимом на другую сторону церкви, уже обсуждая свои идеи для проекта, а Би послушно следовала позади, как его тень.

Бенджамин Лафайетт был мэром с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать лет, и он не утратил своей любви к этому городу. Я гордилась им за ту работу, которую он проделал для нашего города. Я только хотела, чтобы он хоть вполовину так же усердно работал над тем, чтобы быть хорошим отцом.

— Луиза, дорогая, ты так хорошо выглядишь сегодня, — воскликнула Мэйми Росс, подбегая к нам с мамой.

Она ущипнула меня за подбородок и поцеловала в каждую щеку. Я знала, что она оставила красную помаду на моей коже, но прежде чем я успела стереть ее, она облизала большой палец и потерла им следы, слегка хихикая.

Этой женщине было не меньше пятидесяти пяти лет. Она не должна была хихикать.

Год назад от такой злобной мысли у меня бы заболел живот.

Теперь у меня всегда болел живот, поэтому мне было не так трудно справиться с дурными мыслями.

— Она ведь так думает, не так ли? — сказала мама, гладя рукой мои волосы. — Слишком коричневая, может быть.