Ревность - Кристина Французова Страница 11

— Полно вам, Мирочка. Что же вы вспомнили о средневековых временах? Вы молодая, умная и самостоятельная женщина. Вам ли оглядываться на мужа? Словно он ваш хозяин, а не соратник.

— А кто говорит о хозяине? Вопрос в элементарном уважении.

— Так мы с вами ничем неуважительным не занимаемся, разве нет?

Я не возьмусь утверждать, но у меня складывалось чёткое убеждение, что все разговоры с Петром Аркадьевичем неизменно загоняли меня в тупик. Я умудрялась с систематическим постоянством терять нить разговора. Как, например, сейчас, о чём мы вообще говорили? Погоду заранее исключила, как возможного претендента из списка потенциальных бесед. Мужчина поглядывал на меня с веселящейся хитростью, но я не чувствовала в нём подвоха. Не исключено, что он гениальный актёр, но в его отношении ко мне никогда не чувствовалось жажды обладания или же азарта охотника. Вот хитрости в нём — просто океан, а он там акула. Но при всём при этом, если бы меня спросили доверяла ли я Петру Аркадьевичу или нет, то чаша весов пусть на несколько граммов, но перевесила бы в сторону доверия. В нём по крайней мере полностью отсутствовали злоба и зависть, и он не брызгал ядом в мою сторону при встречах.

— Приветствую, Пётр. — Гера появился из ниоткуда, и почти ткнул в меня увесистым бокалом на ножке с водой. Кто-то явно не в духе, потому как скрыть недовольные нотки в голосе мужу не удалось.

— Добрый вечер, Георгий. Как жизнь молодая?

— Полагаю также, как немолодая. Сплошные дела и заботы.

— Ну, не скажи. Возможно, ты удивишься, а впрочем, может и нет, но после сорока человек, как правило, познаёт совсем другие стороны бытия, и мерить начинает совсем иными категориями.

— Я вот думаю, когда ты, Петя, успел получить докторскую степень по философии.

— А-ха-ха. Как прекрасна молодость, но вместе с тем исключительно опасна собственной недальновидностью. Зачем мне степень в философских науках, когда я прошёл самую главную школу. Ты, несомненно, догадываешься какую, но я озвучу для Мирочки. Так вот, юная леди, запомните, жизнь — наша самая главная и важная наука. Только жизнь способна щедро награждать нас или наказывать — тут срабатывает вечный принцип кнута и пряника — всеми необходимыми знаниями и опытом. А уж как полученными навыками распорядится человек — каждый для себя решает самостоятельно.

— Полно вам, Пётр Аркадьевич, прикидываться стариком. Вы весьма привлекательный мужчина, и я абсолютно уверена, что у вас нет недостатка в поклонницах.

Загороднев расплылся в улыбке и глаза его сверкнули довольством, и я очень надеялась, что не в ответ на моё высказанное мнение о его внешности, но хитрость из взгляда никуда не делась:

— Так поклонницы, Мирочка, отнюдь не из-за внешней привлекательности, а по причине наличия солидного банковского счёта и выписанных мною щедрых чеков.

Я, до этого момента с интересом смотревшая в серые лукавые глаза, после последней произнесённой фразы почувствовала непонятную неловкость. Мы вроде не друзья, чтобы поднимать в разговорах откровенные темы. Я даже ощутила, как предательский румянец опалил щёки и шею. Вовремя вспомнила, что в руках бокал с водой, и спряталась за ним, отпивая мелкими глотками и остужая неловкий подростковый порыв.

— Пётр, прекращай смущать мою жену, — как и раньше, Гера всегда на моей стороне. Душу изнутри омыла волна тепла. Чтобы ни происходило с мужем последние дни, я уверена — наши взаимные чувства слишком глубоки, что им по силам преодолеть все возникшие разногласия и недоразумения.

— Я вынужден попросить у вас прощения, Мирослава Андреевна, — мужчина перешёл на официальное обращение, и голос его растерял дружеское участие, превратившись лишь в делового партнёра. — Я и вправду позволил себе лишнее. Я вижу, что наш московский гость освободился. Пойду пообщаюсь, пока его не перехватили до меня. Всего доброго и приятного вечера, — Пётр Аркадьевич воспользовался весьма удобной отговоркой. Поцеловав мне на прощание тыльную сторону кисти и коротко кивнув Гере, он действительно направился в озвученном направлении. И мы с мужем на пару наблюдали за тем, как двое мужчин завязали непринуждённую беседу.

— Почему на каждом приёме стоит мне отойти, Загороднев тут же начинает крутиться возле тебя?

Прозвучавший от Геры вопрос оглушил своей нелепостью.

— А мне-то откуда знать? Он всего лишь поздоровался, мы перекинулись общими фразами и подошёл ты.

— А ты, как всегда, в своём амплуа: ничего не вижу, не слышу, не знаю.

Я почти слышала, как раздражение булькало внутри него, угрожая незапланированным выходом из берегов. За время нашей совместной жизни для меня стало привычным гасить Герины темпераментные взрывы. Но сейчас я сама, как никогда, нуждалась в поддержке, и абсолютно уверена в том факте, что женщины переживали несчастье, случившееся со мной, гораздо глубже нежели их мужья.

— Давай не здесь. Потерпи, пожалуйста, до дома.

Мою согнутую в локте руку, на которой болтался перекинутый меховой палантин, а на тыльной стороне ладони до сих пор пламенел след недавнего поцелуя Петра Аркадьевича, стиснули жёсткие пальцы. Больно. Я дёрнулась, но другая рука держала напиток в бокале. Ко всему если сильно извиваться то, во-первых, опозорюсь сама, во-вторых, опозорю мужа и в окончании оболью кого-нибудь недопитой водой.

— Больно, — зашипела рассержено.

— Прикуси язык, Мира. С Петром ты не дерзила, напротив лебезила перед ним. А родному мужу нормально ответить не можешь.

Тиски разжались, хотелось прикоснуться к болезненно пульсирующему участку кожного покрова, но обе руки по-прежнему были заняты.

— Возьми бокал. Я опасаюсь облить кого-нибудь.

Гера недовольно скривился, но выполнил мою просьбу. А я тут же растёрла горящую кожу, чтобы моментально ощутить успокоение.

— Я тебе ничего не сделал, — мужское недовольство проступило сильнее.

— Так я и не говорю, что сделал. Только ты забываешь, что после больницы прошло не так много времени. Я не успела восстановиться и похудела к тому же. Поэтому всё ощущается интенсивнее.

— Ещё максимум полчаса, надо пообщаться кое с кем и после поедем домой.

Я облегчённо выдохнула. Отличная новость. Полчаса — это то, что я способна выдержать, не напрягаясь. Оставшееся время муж переходил от одного приглашённого гостя к другому, я же вынуждена была либо стоять в стороне, если беседовали исключительно мужчины, либо перебрасывалась ничего незначащими фразами при наличии прекрасных и не очень дам.

Поездка домой прошла под аккомпанемент гробового молчания. Я мечтала об ужине, потому как собственный желудок достиг апогея возмущения и высказывал претензии не рычанием, а