Нарушенное обещание (ЛП) - Джеймс М. Р. Страница 11

Но я не уверена, что верю в это.

Я знаю, что все это плод моего лихорадочного мышления, затуманенного выпитым сегодня алкоголем и охваченного внезапным приливом желания к мужчине, которого, я знаю, на самом деле не хочу. И все же я позволяю себе на мгновение представить, что он мог бы сделать, если бы я сдалась. Если бы я сказала, что хочу его.

Будет ли он делать то, о чем Ана радостно рассказывала мне после своих лучших свиданий? То, что я раньше и представить себе не могла, что буду делать? Опустился бы он на меня, лизнул бы меня там, где мои пальцы гладят прямо сейчас, обвел бы мой клитор языком, как я пальцем, продолжал бы, пока я не закричала и не кончила? Как бы он трахнул меня, если бы я ему позволила?

Я с трудом могу себе это представить. Часть меня чувствует себя отстраненной, неспособной поверить, что прямо сейчас я мастурбирую посреди этой комнаты, мои тонкие шорты сдвинуты в сторону, а моя голая киска выставлена на всеобщее обозрение любому, кто может войти. Но, кажется, я не могу остановиться. Я засовываю два пальца внутрь себя, пытаясь представить, что это член Луки, пытаясь решить, возбуждает ли это меня, но они, возможно, не ощущаются такими большими, как у него. Тем не менее, мой большой палец, потирающий мой клитор, заставляет мои бедра приподниматься в моей руке, мое дыхание становится все быстрее и быстрее, когда я пытаюсь представить вместо этого его рот на мне, его голову, зарывшуюся между моих бедер.

— О боже… — Я громко стону, мои бедра напрягаются, когда я ни с того ни с сего понимаю, что вот-вот кончу. Это ощущается сильнее, чем когда-либо, когда я делала это раньше, давление нарастает, пока я не отчаиваюсь в этом, почти так же хорошо, как когда Лука довел меня до предела той ночью, когда он кончил мне на задницу, его горячее семя стекало по изгибу моей ягодицы на бедро… — Блядь! — Я визжу от удивления, не в силах поверить, что последняя мысль толкнула меня через край, когда все мое тело начинает содрогаться, наслаждение захлестывает меня. Я стону и извиваюсь на сиденье, чувствуя влажный жар, который распространяется по моим пальцам на ладонь, мой клитор пульсирует под большим пальцем.

И затем, когда волны моего оргазма отступают и комната возвращается в фокус, я точно понимаю, что я только что сделала.

— О боже мой. — Я натягиваю шорты обратно на место, мои щеки краснеют. В этой квартире нет места, где не было бы камер, за исключением ванной, я уверена в этом. Лука несколько раз упоминал мне, какая здесь охрана. Что, если один из его охранников увидел меня? Что, если Лука посмотрит на отснятый материал и увидит меня?

Мое сердце бешено колотится, то ли от оргазма, то ли от страха быть пойманной, я не уверена. Он никогда не позволит мне пережить это, если увидит, это точно. И если он узнает, что один из его охранников видел это…

Накажет ли он их? Накажет ли он меня? Я тяжело сглатываю, игнорируя легкую дрожь возбуждения, которая пробегает по моему позвоночнику при этой мысли. Не раздумывая, я хватаю свой напиток, беру подносы с суши, которые взяла на вынос, и выбрасываю их в мусорное ведро. У меня полностью пропал аппетит, все мое тело онемело от осознания того, что я только что сделала, и я в ужасе от самой себя.

Я только что мастурбировала впервые, наверное, за год или больше, и делала это, думая о Луке. Моем муже. Мужчине, который заставил меня расстаться с девственностью, который потом порезал мне бедро, когда у меня не пошла кровь, которому могла прийти в голову эта идея в первую очередь и который вообще мог бы уберечь меня от необходимости спать с ним.

Меня снова тошнит.

К тому времени, как я добираюсь до спальни, напиток заканчивается, и я ставлю стакан на комод, не заботясь о том, увидит ли его Лука позже. У меня кружится голова от алкоголя, моя кожа покраснела и зудит, и я не могу вспомнить, когда в последний раз была так пьяна. Может быть, никогда.

Мне удается зайти в душ и стоять под горячими струями воды, пока я не теряю счет времени, прислонившись к стене. Я пытаюсь выкинуть мысль о том, что я только что сделала, из головы, убедить себя, что Лука не узнает, ему будет все равно, он ничего не сделает, если узнает.

Хотя я знаю, что это неправда.

Я чувствую себя измотанной этим днем и всем, что ему предшествовало. В какой-то момент я выхожу из душа и без особого энтузиазма вытираюсь, спотыкаясь, иду в спальню. Я чувствую, как мой желудок скручивает от волнения и тошноты, когда я забираюсь в массивную кровать, неловко сидя посередине в течение минуты.

На какой стороне спит Лука? На какой стороне он захочет, чтобы я спала? Имеет ли это значение?

Эта мысль кажется настолько нелепой, что мне хочется расхохотаться. Я почти соглашаюсь, с моих губ срывается писк, когда я сижу посреди темно-серого пухового одеяла в незнакомой спальне, на кровати, которая не моя. Наконец, я просто выбираю сторону. Я забираюсь под одеяло, вспоминая первую ночь, когда я проснулась здесь, в этой постели, до того, как я узнала обо всем этом, до того, как я узнала, что Лука будет моим мужем, до того, как я поняла, что все, о чем я мечтала, ушло.

Интересно, на что это будет похоже, когда он неизбежно вернется, оказавшись в постели рядом со мной. Я протягиваю руку и кладу ее на прохладное место с другой стороны, где простыня гладкая и нетронутая, подушки аккуратно сложены. В какой-то момент здесь будет лежать человек. Мой муж. Я никогда ни с кем не делила постель до своей первой брачной ночи. Теперь я буду делить ее каждую ночь с мужчиной, которого я должна ненавидеть, но к которому я явно испытываю гораздо более сложные чувства.

И я не имею ни малейшего представления, что с этим делать.

ЛУКА

Когда я просыпаюсь утром, первое, что я делаю, это принимаю две таблетки аспирина от пульсирующей головной боли, которая угрожает расколоть мой череп благодаря тому, что накануне вечером я выпил слишком много виски. Второе — позвонить по номеру, который, как я знаю, соединит меня с правой рукой Виктора, Левиным. Там нет номера, по которому можно поговорить с Виктором Андреевым напрямую, но это почти так же хорошо. И мне нужно, чтобы Виктор знал, что я серьезен.

— Да? — После одного гудка на линии раздается густой голос с сильным акцентом. — Кто это?

— Лука Романо. Не вешай трубку. — Резко говорю я. — Ты захочешь это послушать.

— Я сомневаюсь в этом. Но, пожалуйста, продолжай.

— Мне нужно встретиться с Виктором.

На другом конце провода слышится фырканье.

— И почему он должен встречаться с тобой? Скажи мне, пожалуйста, почему ты так стоишь его времени, младший босс.

— Ну, во-первых, — говорю я хладнокровно, — я больше не младший босс. Со вчерашнего дня я занял место Росси в роли Дона. — Я бы предположил, что глаза и уши Виктора уже слышали это.

На другом конце провода на мгновение воцаряется тишина. Я уверен, что сегодня вечером кто-то будет истекать кровью из-за того, что не узнал эту информацию раньше. Но это не моя проблема.

— А Росси? — Теперь голос Левина звучит сдержанно.

— В больнице. Он будет жить, но он зол. Он хочет войны из-за смерти своей жены. Я уверен, Виктор ожидает, что он может сделать.

— А ты нет?

— Нет, — говорю я ровно. — Я не хочу. Поэтому я хочу поговорить с Виктором и посмотреть, что мы можем сделать. Я не хочу, чтобы было еще больше кровопролития, если этого можно избежать.

— Смелые слова от человека, который недавно нашими людьми покрасил гостиничный номер в красный цвет.

— Они украли то, что принадлежит мне.

— Виктор сказал бы, что она должна была принадлежать ему.

Это пугает меня, но я стараюсь, чтобы Левин не услышал этого в моем голосе и не дрогнул ни в малейшей степени. Если я собираюсь добиться того, чего я хочу, я должен быть уверен, что русские не почувствуют слабости.

Даже к Софии. Особенно к Софии.

— Я уверен, что, если мы с Виктором поговорим, мы сможем это уладить. Я не желаю, чтобы кто-то еще умирал. Мы можем остановить это сейчас, если сможем прийти к соглашению. Я также хочу, чтобы он согласился не принимать дальнейших мер против нас сегодня. Похороны Джулии Росси состоятся сегодня днем, и я думаю, не будет слишком большой просьбой позволить нам похоронить ее, не опасаясь дальнейших нападений на наших женщин и детей. Мы, мужчины, можем сразиться в другой раз, если понадобится.