Кэтрин Харви - Звезды Страница 110

– На нас смотрят, – сказала Кэроул.

– Меня это не заботит. Скажи, что я могу прийти в твою комнату сегодня вечером.

Лэрри не мог припомнить, когда он в последний раз испытывал такое сексуальное возбуждение. Накануне они вместе ужинали, в то время как Андреа отключилась, захваченная чтением дневников Марион Стар. Тогда ему показалось, что Кэроул проявляет к нему определенный интерес. Но когда он провожал актрису к ее бунгало и предложил зайти к ней на чашку чая, она оставила его снаружи, ясно дав понять, что единственный мужчина, к которому она проявляет такой интерес, это ее муж.

– Позволь мне прийти в твое бунгало, – настаивал Лэрри, удерживая ее в сугробе, готовый на все прямо здесь и сейчас. – Я буду осторожен, обещаю. Никто ничего не узнает.

Он почувствовал, что Кэроул начинает смягчаться, ее тело расслабилось под ним. Ожерелье из крупных розовых жемчужин, которое она постоянно носила, сползло на шею и завалилось за ворот белого ангорского свитера. «Почему я ее до сих пор не замечал?» – изумлялся он, чувствуя, как возрастает его возбуждение. Потом понял: потому что он полагал, что она заигрывает со всеми и потому доступна каждому.

– Пожалуйста, – сказала она, оттолкнув его и отряхивая с себя снег. – Я приехала сюда не для того, чтобы обманывать своего мужа. Я сказала тебе вчера вечером, что всегда отправляюсь куда-нибудь отдохнуть после окончания съемок. Я здесь для отдыха, и только.

Лэрри тоже сел, в его зеркальных очках отражалась белизна снежного покрова. Горный ветер развевал густые черные волосы, квадратная челюсть расслабилась в обезоруживающей улыбке, на мехе капюшона парки из Аляски сверкали снежинки. Кэроул подумала, что он похож на лихого полярного исследователя. Его силу она почувствовала во время их короткой схватки; она могла представить его мускулистое тело, скрытое под мехом, и понимала, почему за ним числится такое множество побед. Но он не возбудил ее. Он не был Сэнфордом, ее сексуальной динамо-машиной, ее мужественным супругом, который превращал их занятия любовью в настоящий марафон. Кэроул знала, что ни один мужчина не может сравниться с ее Сэнфордом, даже сексуальный Лэрри Вольф. Ситуация парадоксальная: она приехала сюда для того, чтобы заняться сексом с мужчиной, который, она это знала, не будет так хорош, как ее муж. Но это было необходимо как раз для того, чтобы удержать мужа. Господи, от всего этого у нее почти разболелась голова.

– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я пришел в твою комнату? – спросил Лэрри. – Уверяю, что я доставлю тебе удовольствие, которого ты никогда не испытывала.

– Пожалуйста, Лэрри, – проговорила она, выказывая уже меньшую убежденность. Она вовсе не хотела, чтобы у него совсем уж опустились руки. – Я просто не могу…

Он внезапно поднялся, обдав ее снегом.

– Ладно, тогда я пойду поплаваю. Бассейн с подогревом. Хочешь присоединиться ко мне?

Она покачала головой, и он ушел.

Глядя, как он исчез за соснами, Кэроул про себя усмехнулась. Она почти подцепила его на крючок. Теперь остается только намотать леску, и роль Марион Стар достанется ей.

«Моя, так сказать, выводная вечеринка, – читала Андреа в дневнике Марион, – состоялась в Эбене, на ранчо Декстера неподалеку от Вэлли. Это было невероятное событие, собралась вся голливудская знать: Сесил Б. де Милль, Глория Свенсон, сам Дуглас Фербенкс, Чаплин. Декстер не поскупился на расходы: когда мы сели за ужин, все женщины нашли возле своих мест наборы флаконов с парфюмерией, изготовленной из цветов, произрастающих на ранчо. Когда гости развернули свои салфетки, то обнаружили в них стодолларовые купюры. Потом слуга обнес для обозрения дамами поднос с дорогими ювелирными украшениями и парфюмерией. После ужина они бросали кости, чтобы определить, в каком порядке выбирать подарки с подноса. Лукавый Декстер положил среди украшений неограненный изумруд и очень забавлялся, что никто из дам его не выбрал.

В этот вечер он представил меня как Марион Стар. Декстер затратил два года, чтобы сделать ее из меня. Он говорил, что очень важно создать образ. Харлоу – платиновая блондинка. Клара Боу была рыжей – она даже окрасила под стать себе двух своих китайских собачек. Я, решил он, должна стать роковой. Женщина-вамп. Мужчины должны были поверить, что сгорят в пламени, если осмелятся переспать со мной.

На этом вечере Декстер объявил также, что я получаю главную роль в его следующей картине – «Ее неправедные пути». Это было для меня таким же сюрпризом, как и для собравшейся компании: я вскрикнула, осознав, что одна моя мечта – из двух – близка к претворению.

А вторая мечта – добиться, чтобы великий Декстер Брайант Рэмси стал моим…

Поскольку моим имиджем теперь стала порочная женщина с ненасытным сексуальным аппетитом, хотя мне было всего девятнадцать лет, Декстер настоял, чтобы я начала «встречаться» с возможно большим числом мужчин. Мне не было дозволено иметь постоянного любовника; было важно, чтобы публика поверила, что я такая же, как героиня, которую мне предстояло сыграть в «Ее неправедных путях», – иными словами, женщина, которая для удовлетворения своих сексуальных аппетитов нуждается во многих мужчинах. Я ненавидела этот имидж, но доверяла Декстеру. Он был в том же возрасте, что мой отец, очень привлекателен и блистателен, и я безоговорочно подчинялась его указаниям, даже если он требовал ложиться в постель с мужчиной, который мне вовсе не нравился. Некоторых из них я даже ненавидела. Мне пришлось делать три подпольных аборта, произведенных хирургом, который сильно задолжал Декстеру.

Декстер похоронил мое прошлое во Фресно и объявил миру, что я единственная дочь богатых английских чайных плантаторов с Цейлона. Я должна была бежать оттуда, сообщил он репортерам, потому что меня хотели насильно выдать замуж за магараджу. Не имело значения, поверит ли кто-нибудь в это или нет. Мои похождения каждый день предоставляли материал для журналов. Публика глотала это. Чего я никогда не могла понять, так это как Декстер позволял мне спать с незнакомыми мужчинами. И не только позволял, он оркестровывал многие мои «свидания». Два года он был моим ментором, моим охранителем, моим другом, моим идолом – даже отчасти моим отцом. И теперь то, что он не только дозволял, но даже толкал на близость с этими мужчинами, просто пугало меня. А когда я плакала и жаловалась, что мне дурно от всего этого, он успокаивал меня, убеждал, что все это ради моей карьеры, что в один прекрасный день я стану самой великой звездой Голливуда.

Когда мой фильм «Ее неправедные пути» вышел, он вызвал почти бурю. Шел 1925 год, картина была немой. Но зрителям отнюдь не нужен был звук, чтобы понять, что мне приходилось делать на экране. Я сразу же продолжила эту линию в «Шахерезаде», где была партнершей Валентино, самого сексуального кинолюбовника тех дней. Вдвоем мы ввергли в пламя весь мир. Половина населения осуждала нас, другая половина хотела на нас походить. Женщины хотели быть мной, мужчины желали со мной переспать. Четыре месяца подряд после выхода «Шахерезады», как сообщила студия, я получала в неделю больше писем, чем Мэри Пикфорд.