Прекрасный каратель - Каролайн Пекхам Страница 12

Думай, Слоан, думай.

Вскоре я прекратила поиски, села с двумя бутылками вина, спрятанными в складках платья, и еще одной рядом со мной на небольшом расстоянии. Я не могла поверить, что всего несколько часов назад я сидела в своей спальне, готовясь к свадьбе, думая, что брак с Николи было худшей судьбой, с которой я могла столкнуться.

Это было намного хуже. Я попала прямо в руки трех дьяволов, один из которых уже пытался меня убить. Закончит ли он дело на этот раз? Ведро подсказывало мне, что я буду в безопасности еще какое-то время. Но, возможно, они собирались сначала пытать меня. Может быть, они думали, что у меня есть информация о моем отце. Но папа никогда мне ничего не говорил, а даже если бы и сказал, я бы никогда не выдала это таким, как Ромеро.

Мрачные мысли мелькнули у меня в голове, и я приняла твердое решение попытаться сбежать. Чего бы это ни стоило я уйду отсюда. Мне просто нужен план, что-то, что даст мне шанс сбежать. Тогда я найду дорогу к ближайшему соседу. Я буду бежать так быстро, как только смогу, и не останавлюсь, пока не найду кого-нибудь, кого угодно . Но прекрасные мечты о внешнем мире были раздавлены реальностью подвала, смотрящей на меня.

У меня все еще было одно преимущество. Они не связали меня. Так что в следующий раз, когда эта дверь откроется, я должна быть готова бежать.

Я отошел от двери подвала, мои ноги стучали по деревянным половицам в коридоре, когда я направился в гостиную.

Я распахнул дверь и обнаружил, что Фрэнки разводит огонь в камине, а Энцо сидел, тихо ругаясь над пулевым ранением в руке.

Комната находилась в восточной части дома и была построена высотой в два этажа. Огромные окна в пол располагались в самом дальнем конце комнаты, занимая там всю стену и выходя на горы и лес за ними.

Над нами был деревянный балкон, небольшая изогнутая лестница вела к нему и в главную спальню, где я спал, когда мы останавливались здесь.

Комната была заполнена удобной мебелью и мягкими ковриками светлых тонов, которые контрастировали с темным деревом самой комнаты. Папа сказал, что это самое любимое мамино место на свете, но так как ее убили, когда мы были детьми, он не любил сюда часто приходить. Это стало чем-то вроде убежища для меня и моих братьев, местом, которое мы стали считать своим. И хотя я никогда не говорил этого вслух, находясь здесь, я чувствовал себя ближе к маме.

Я был единственным из нас, кто действительно помнил ее. Мне было шесть, когда ее убили. Калабрези вломились в один из наших домов в городе, пока папа был в отъезде. Наш брат Анджело слег с лихорадкой, и она послала меня, Энцо и Фрэнки остаться с нашей Нонной, чтобы мы не подхватили болезнь. Это была единственная причина, по которой мы трое остались живы.

Калабрези пришли к нам в ту ночь и сожгли дом дотла вместе с ними двумя внутри. Я потерял маму и ближайшего брата за одну ночь. И наш папа уже никогда не был прежним. Анджело было четыре года, когда он умер. Энцо было два года, а Фрэнки совсем малыш.

Никто из них этого не помнил, но они определенно чувствовали дыру, оставленную в нашем доме людьми, которых вырвали из него.

После этого нас воспитывали разные няни, и мы превратились в хладнокровных людей из-за ярости и потери, которые наш отец пережил в тот день.

Вот почему мы так упорно сражаемся, чтобы вырвать этот город из когтей Калабрези. И почему я никогда не прекращу сражаться, пока Джузеппе Калабрези не будет лежать мертвым у моих ног.

Прежде чем заняться делами, я вытащил из кармана телефон и включил музыку из динамиков, разбросанных по всему дому, прибавив громкость, чтобы убедиться, что наш новый гость ее услышит.

Руперт Холмс спел «Побег» («Песня о пина коладе»), и я улыбнулся, сбросил кожаную куртку, позволив ей упасть на пол, и закрыл глаза, запрокинул голову к потолку и начал танцевать. Я орал слова во все горло, стягивая свою окровавленную белую футболку, и мои братья закатили глаза.

Слоан оставила мне след с идеальным кровавым узором от зубов на моем указательном пальце, и я нарисовал две кровавые линии на своих щеках, как воин, направляющийся в бой.

— Это начало чего-то великого, — крикнул я сквозь музыку. — Разве ты не чувствуешь это, брателли?

— Я чувствую, как моя рука все еще заливает кровью диван, — прорычал Энцо, надувшись, как маленькая сучка.

Я драматично вздохнул, убавляя громкость, Фрэнки сжалился надо мной и пропел припев прежде, чем я успел полностью выключить музыку. Я присоединился к нему с широкой улыбкой, и к последней строчке Энцо тоже пел. Мы могли быть кучей сумасшедших ублюдков, но так получилось, что мы были лучшими людьми, которых я знал.

Когда песня закончилась, я выключил музыку и двинулся через широкое открытое пространство, опустившись на одно колено перед шкафами, встроенными в обшитую деревянными панелями стену сбоку от комнаты.

Я выхватил аптечку и бросил ее на кушетку рядом с Энцо, подходя к нему.

— Там все еще есть пуля или она прошла насквозь? — спросил я, хватая деревянный стул, стоявший рядом с маленьким столиком в углу.

— Прошла. Но у меня будет гребаный шрам прямо на чернилах, — проворчал он, стягивая испорченную рубашку, которой останавливал поток крови, чтобы дать мне взглянуть на повреждения.

Конечно же, пуля пробила одну из татуировок на его бицепсе, у воющего волка, сидевшего там, теперь не было уха и половины глаза.

— Теперь у твоего волка тоже боевой шрам, — пошутил я, открывая аптечку и хватая бутылку с антисептиком.

— Гребаная Калабрези, — прорычал Энцо, усаживаясь на стуле так, чтобы я мог смазать рану сильно пахнущей жидкостью.

— Что ж, мы отплатили им за это, забрав маленькую принцессу, — мрачно прорычал я.

— Можешь представить себе лицо Джузеппе прямо сейчас? — с энтузиазмом спросил Фрэнки позади меня. — Бьюсь об заклад, он весь красный и злой, как большой чертов свекольный ублюдок.

Я фыркнул, схватив Энцо за локоть и повернув его руку, чтобы посмотреть на выходное отверстие. Если он думал, что волку не повезло с отсутствующим ухом, то он наложит кирпичей, когда увидит, что пуля испортила череп на тыльной