Похищенная (СИ) - Кира Шарм Страница 12

Скорчившись на земле, вцепившись в колючие шипы руками, так и провалялась там практически до утра. Пока не нашли.

И бледная, трясущаяся, врала потом, что отравилась. Лишь бы себя не выказать. Лишь бы не показать, что я все видела.

Потому что отец оказался монстром. И кто знает, что он и со мной бы сделал, узнав о том, чему я стала свидетельницей?

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​ Пощадил бы?

Или наглухо замуровал бы в своем роскошном доме, как в тюрьме? Не дав права выйти из нее?

Не знаю. Я не уверена. Ни в чем не уверена.

Но монстр способен на все. На что угодно.

С тех пор в этом доме я превратилась в бледную тень.

Перестала задавать вопросы о матери, которая еще в моем глубоком детстве погибла в автокатастрофе.

После этого отец так и не женился. И ни одной женщины в доме не было. Хотя я знала, что он гулял. Менял женщин, как перчатки. Относился к ним, как к одноразовым платкам. Пользовался и выбрасывал.

Я все знала.

И про его бесконечных секретарш с пятым размером груди и вечно размазанными губами.

И про элитные бордели, в которые ездил отец со своими друзьями.

Но, если прежде я относилась с пониманием. Осознавая, что отец — мужчина, а мужских потребностей никто не отменял. И даже радовалась тому, что его сердце так и осталось за многие годы преданным матери, то теперь я совсем не была уверена в том, что у него вообще когда-нибудь было сердце.

А что, если…

Если она узнала, каков он на самом деле? Разглядела за фасадом успешного бизнесмена уродливое лицо монстра и жестокого убийцы?

Он мог уничтожить ее. Ликвидировать.

Эта мысль разрывала. Разламывала. Выворачивала наизнанку.

Нет. Конечно, я никогда не докопаюсь до правды.

И, быть может, это слишком ужасно — подозревать в таком отца. Каким бы он ни был.

Даже дикие звери способны любить. Даже самые жестокие.

И мне хотелось верить, что у них с мамой все же она была. Любовь. Ведь не зря ни одна женщина на просто за все это время не стала хозяйкой в нашем доме, а даже и не переступила его порога! А мамина комната охранялась, как святыня.

На месте остались все ее вещи. Их фотографии. Запертые, как в музее.

Я часто приходила в ее комнату. Поговорить. Полюбоваться. Даже от них, от этих фотографий, как мне казалось, исходили любовь и свет.

Но…

Правда могла оказаться слишком страшной для меня.

И слишком опасной.

Как такие, как мой отец, расправляются с теми, кто мог бы узнать их страшные тайны?

Прислуга иногда просто пропадала из дому. Бесследно.

Я раньше не придавала этому значения.

Но после увиденного попыталась выяснить.

Никто не отвечал на мои вопросы. Бледнели, отворачивались, прятали глаза и тут же переводили тему на что-то другое.

Я перестала спрашивать. Что от меня зависит?

Но…

Кто дал бы гарантию, что и я вот так однажды, просто не пропаду или не погибну в какой-нибудь случайной нелепой аварии?

Выбраться. Вырваться. Не дать отцу повода даже заподозрить, будто я что-то знаю, о чем-то догадываюсь.

Не уверена, что для того, кто способен идти по трупам, даже родная дочь значит больше, чем одержимая тяга к власти и к деньгам.

Да и значу ли я для него что-нибудь?

Глава 12.

Не помню, чтобы он когда-нибудь со мной играл. Чтобы я, как другие дети, забиралась к нему на колени. Чтобы он вообще хоть раз спрашивал меня о чем-то, интересовался моим мнением.

Значу ли я для него больше, чем прислуга?

«Что ты знала, мама?» — часто я шептала в темноту, заперевшись в ее комнате. Проводя руками по родному лицу на фотографии.

«Что ты знала о человеке, за которого вышла замуж? Какой была твоя жизнь»?

Если бы стены умели говорить…

— Ты выйдешь замуж.

Отец огорошил меня этим решением прямо с утра, пока я собиралась в университет. Радуясь тому, что сессия заканчивается. И надеясь хотя бы раз выпросить у него глоток свободы. А, проще говоря, возможность отправиться вместе со всеми на новогоднюю вечеринку.

То, что для другие естественно так же, как и дышать, для меня — редкий дар. Хоть я бы отдала всю роскошь золотой клетки и все бриллианты на свете за обыкновенную возможность вот так просто гулять по улицам. Встречаться с друзьями. Ходить на танцы и вечеринки!

Но нет.

У меня только машины с охраной, как у президента и эти вот толстые стены клетки. Стены, которые в последнее время веют опасностью.

— Но… Мне еще рано, пап.

Стараюсь сразу не сопротивляться. Не возражать и не истерить. Время. Нужно выиграть хотя бы время! И казаться послушной. Покладистой.

После Нового года отец должен уехать в Лондон.

А там…

Там я попытаюсь как-то улизнуть из этого ужасного дома!

Уже отложена и спрятана наличка. На первое время хватит. Должно хватить.

Глупо. Она в тайнике. В саду. Детский тайник. Даже смешной, наверное. Хотя в него вряд ли и догадаются заглянуть! Все это время снимала с карты чуть больше, чем тратила на дорогие шмотки. Откладывала. Собирала свой пусть маленький, но капитал.

Если снять скромную квартирку и устроиться на удаленную работу… Я смогу прожить. А дальше… Дальше я пока не загадываю! Лишь бы вырваться! На свободу!

— Что значит рано?

Отец, как всегда, полыхает глазами. Лицо, как обычно, словно высечено из камня. Ни единой эмоции. Ни один мускул не дрогнет. Зато в глазах — моментальное пламя. Испепеляющее. Молнии. Кто смеет ему перечить? Пусть даже вот так. Мягко. Притворяясь глупой капризной девочкой.

— Тебе уже двадцать, Алиса. Самое время, — резко чеканит, отставляя свою чашку с