Наталья Костина - Верну любовь. С гарантией Страница 12

— Нет, ты посмотри только, как хорошо! — Ольга потащила подругу к большому зеркалу. Оттуда на Дашку смотрела ну просто чрезвычайно привлекательная девушка в очень светлой, почти белой дубленке с большими накладными карманами и капюшоном, отороченным белым пушистым мехом. На ногах у девушки были черные сапожки, на голове — черная шапочка, на шее — черный пушистый шарф. Еще на девушке был черный свитер с большим воротником, а на диване стояла новая черная сумка, в ней лежали новые черные перчатки. На этом перечень всего черного, которое, как считала Дашка, ее стройнит, заканчивался, и начинался перечень белого, голубого и светло-бежевого, именуемого народом как «телесный».

С дубленкой им просто-таки сказочно повезло. Дашка сначала о дубленке и слышать не хотела. Они обошли многочисленные ряды, торговавшие так называемым «дубляжом». Разного цвета и степени изукрашенности, «дубляжки» и смотрелись неплохо, и стоили недорого — если бы не одно «но». У Дашки оказалась аллергия на тончайшее искусственное волокно, которое в изобилии летело с одежек. Заслезились глаза, потом зачесались лицо и руки, и Даша, которая уже определилась с выбором, ужасно расстроилась.

— Может, я привыкну как-нибудь? — робко возражала она.

— Привыкнешь! Ты что, так с супрастином в кармане и будешь всю зиму ходить? Ты посмотри, что с тобой творится. Снимай! — Ольга стянула с подруги пальто. На соседней стойке висели наряды подороже — натуральные дубленки всех цветов и фасонов. Жаль, Дашку не уломать… Дойдя до последней в ряду дубленки почти белого цвета, Ольга машинально потянула вешалку к себе.

— Эта, к сожалению, не продается.

— Почему? — Ольга удивленно повернулась.

— Она испорчена. Видите? — Неслышно подошедшая продавщица достала понравившуюся Ольге вещь. На подоле дубленки красовался безобразный потек синей масляной краски. — Козырек красили, а их как раз заносили. Краска и пролилась. Жалко, красивая вещь. Вы другую посмотрите, у нас очень большой выбор…

— Даш, иди-ка сюда, — позвала Ольга подругу. — Как тебе эта?

— Оль, так она ж с пятном, — удивилась Дашка. — Или его отчистить можно?

— Его нельзя отчистить. Видите, мы тут, с краю, уже пробовали. — Продавщица деликатно указала пальчиком на неприглядные синие разводы. — Давайте, я ее уберу отсюда.

— Не нужно. — Ольга крепко держала дубленку в руках. — Девушка, вы не могли бы спросить, сколько будет стоить эта дубленка с пятном? Я все-таки хочу ее взять и попробовать его свести.

Девушка удалилась вглубь магазинчика, а Дашка испуганно дернула Ольгу за рукав.

— Оль, ты что, с ума сошла? Его ж ничего не возьмет! Мы все-таки какие-никакие, а химики!

— Ну-ка, прикинь… Смотри, Даш, как сидит хорошо! Только пятно, конечно, портит весь вид…

— Кхм, здырастуйте, дэвушки! — появился хозяин с лицом «кавказской национальности», впрочем, весьма приветливым. — Такой хароший дубленка был! Ты другой меряй, этот не нада! Этот вазми. — Хозяин снял с вешалки другую модель, попытался сунуть Ольге в руки.

— Нам другую не надо. Эта сколько будет стоить?

— Эта плохая савсэм. Дамой заберу, на стэлки рэзать.

— Не надо на стельки. — Ольга, смеясь, не выпускала дубленку из рук. — Так сколько?

— Ну, нэ знаю. — Хозяин развел руками. — Таким карасавицам… Хочешь, за двэсти забери. Только патом обратно нэ приноси. Нэ гавари, что я тебе нэ гаварил, да!

Ольга быстро отсчитала деньги, и дубленку положили в огромный пакет. Дашка стояла рядом, ничего не понимая. Чем Ольга собирается ее чистить? И ей ведь нужно успеть до завтра.

— Оль, а вдруг оно не отчистится? — спросила она уже на улице. — Что тогда делать?

— А оно и не отчистится! Я, конечно, давно не химик, но сейчас мы здорово захимичим! Эх, какую мы вещь отхватили, Дашка, и почти даром! — В Ольге проснулся былой студенческий азарт.

— Так чего мы с ней делать будем? На стельки порежем?

— Почти угадала. Мы ее сейчас укоротим. Поедем в мастерскую, и ее нам подрежут. И кожу подберут, и обошьют заново. По колено тебе еще лучше будет, чем в длинной, я прикидывала.

И действительно, перешитая дубленка сидела на девушке замечательно. Правда, содрали, по Дашиной мерке, несусветные деньги, но все вместе вышло как раз по цене «дубляжки». И сейчас, стоя перед зеркалом, Даша осталась вполне довольна результатом этого хлопотного дня.

Положив остатки обуви в мешок, Люба оставила его на попечение все той же безотказной Зинки и велела сказать Владимиру, что она его не дождалась и поехала домой. А он пусть приезжает, когда нагуляется. И булочку свою сам ест. Бросил ее в такой момент и ушел. Да если бы он был рядом, ничего бы и не случилось… И куда только милиция смотрит! Никогда их нет, когда нужно. Ограбили и избили средь бела дня. Они аренды на этом рынке в месяц платят больше, чем она в школе получала! Хапуги, сволочи, только деньги берут, чтоб они подавились и нашими деньгами, и нашей кровью! Так, распаляя себя, Люба дошла до трамвайной остановки и села на лавку. Ушибленный бок сильно болел; хорошо хоть на лице синяков не наставили. Трамвая все не было — наверное, пересменка. Что ж они так ездят, эти трамваи! Можно замерзнуть на фиг на остановке. И дует как! Она поежилась. Какая-то баба, большая и толстая, как боковым зрением заметила Люба, почти столкнув ее со скамейки, плюхнулась рядом. Люба хотела сказать «Поосторожнее, корова!», но, взглянув на бабу, увидела, что это цыганка — пожилая, огромная, в пуховом платке и дорогой норковой шубе до пят. В руках у цыганки была куча каких-то пакетов и пакетиков в подарочной бумаге, в бумажных цветах и лентах. «Они что, на Новый год тоже подарки дарят, что ли? — все еще неприязненно оглядывая цыганку, удивилась Люба. — Ты смотри, шуба у нее какая! Из такой шубы на меня две можно сшить».

Цыганка вдруг повернулась, и Любе стало неловко. Вообще-то, она цыган не любила и боялась, считая их всех поголовно ворами и обманщиками. Цыганка улыбнулась Любе полным золотых зубов ртом и пропела низким голосом:

— Трамвая давно не было, красавица?

— Давно уже, — покосившись на нее, ответила Люба.

— А я вот внучатам за подарками ездила. — Цыганка пошевелила руками, и груда пакетов задвигалась, зашелестела бантами и бумагой.

Люба как зачарованная уставилась на блестящие обертки.

— Пока всем купишь, пока привезешь… Пять сыновей у меня и дочки три. А внучат сколько, со счету сбилась. — Цыганка вдруг взглянула прямо Любе в глаза. — Вижу я, девонька, горе у тебя? Ой, какое горе! — Она сокрушенно покачала головой в пуховом платке. — Ты не бойся, я к тебе не гадать лезу, я давно не гадаю, — продолжила она, заметив, что Люба привстала и хочет уйти. — Мы богатые люди, нам гадать не надо. Сама не люблю тех, кто неправду говорит, хочет деньги выманить. Я в молодости хорошо гадала, и не за деньги. Я вот что тебе скажу, милая, — настоящая гадалка за деньги не гадает, если только ей сами не дают. Да, так вот, красавица. А у тебя, вижу, горе, большое горе. И еще тебе скажу: порчу на тебя навели, большую порчу. Оттого и горе у тебя. И еще хуже будет, если порчу не снять. Ты мне верь, девонька. — Цыганка смотрела Любе прямо в глаза, и Люба, словно завороженная, не могла отвести взгляд от полного, по-своему красивого лица цыганки, от ее золотых зубов и выглядывающих из-под платка массивных серег, в которых искрами вспыхивали какие-то камни. — Тетя Маша меня зовут, — представилась цыганка и покивала Любе пуховой головой. — Ты бабку срочно ищи, девонька, чтобы порчу снять, а то дальше тебе только хуже будет. — Зубы зловеще сверкнули, и у Любы похолодело внутри. «Точно, порча, — пронеслось у нее в голове. — И как я сразу об этом не подумала. Светка, зараза! Ее рук дело!»