Кэтрин Харви - Звезды Страница 128

– Заверяю вас, мисс Робертс, что это для меня большая честь, – произнес он сочным поставленным голосом, который звучал словно со сцены. – Я надеюсь, что не явился не вовремя. Я хочу преподнести вам это, из нашего особого хранилища.

Филиппа приняла бутылку и прочитала на этикетке «Chardonnay, chateau Marquette, 1953».[34]

– Не знаю, что и сказать, сенатор, – произнесла Филиппа. – Это имеет какое-нибудь отношение к некоему таинственному автомобилю, приезжавшему сюда?

Он широко улыбнулся:

– Да. Эти еженедельные визиты были организованы мною. Мисс Робертс, мог бы я сказать вам несколько слов наедине?

– Я должна идти, извините. – Чарми встала и вышла, бросив на Филиппу выразительный взгляд.

Когда Маркетти сел, Филиппа подумала, что он выглядит и в каждой мелочи ведет себя как прирожденный политик, хотя и позволял себе некоторую небрежность в одежде. Его черные волосы были тронуты сединок, и она вспомнила, что где-то читала, что ему сорок с небольшим.

– Я не представляла, что вы связаны с «Винами Маркетти», – сказала она.

– Им я обязан своей фортуной, – ответил он с улыбкой. – Им, а еще одной милей бульвара Уилшер, которую мой дед приобрел в обмен на повозку и мула.

Он засмеялся:

– Типичная лос-анджелесская история! Вы много раз могли слышать, как люди рассказывают, что их дед имел возможность купить угол Уилшир и Креншоу за пару долларов, но упустил ее. Так вот, мой дед сделал это!

Он замолчал и, казалось, оценивал ее. Она заметила, что его глаза были такими же темными, как у Риза, но взгляд не такой безнадежный, как у того, более того, излучал тепло и жизнь, готовность с оптимизмом встретить любое будущее. Ей хотелось разузнать про еженедельные приезды черного «мерседеса», для кого предназначалась диета «Старлайта». Не для него: он был так же высок и строен, каким выглядел по телевизору.

– Маркетти всегда были людьми действия, – сказал он спокойно. – И об этом мне напомнили ваши еженедельные письма. И о том, что я человек действия. Но… случилось так, что я забыл об этом.

Он сделал паузу, словно ему было трудно продолжать…

– Я не знаю, как много вам известно обо мне, мисс Робертс. Во время последней избирательной кампании умер мой сын. Это был мой единственный ребенок, и я был слишком потрясен, чтобы продолжать борьбу. Словом, я выбыл из гонки.

– Да, я помню это, – ответила она. – Хочу добавить, что собиралась голосовать за вас.

Он продолжал:

– Я заперся в уединении, искал утешения в еде и алкоголе. Меня разнесло на сорок фунтов. Когда в прошлом году я решил вернуться в политику, то обнаружил, что не могу избавиться от лишнего веса. Я испробовал все…

Он смотрел на нее. И сквозь нее. Никто так не глядел на нее, кроме Риза.

– Я полагаю, – продолжал он, – что вы слышали массу подобных историй. Я обращался к лучшим специалистам. Я соорудил гимнастический зал в своем доме. Я даже провел некоторое время на ферме во Флориде. Ничто не помогало. Но однажды вечером я увидел по телевидению вас. Вы заставили меня осознать мою главную проблему – факт, что я корил себя за смерть Тодда. Видите ли, мисс Робертс, средства массовой информации удержали в секрете, что мой сын погиб не в результате несчастного случая. Он покончил самоубийством.

Он умолк на несколько мгновений, за которые Филиппа успела разглядеть золотое кольцо на руке и вспомнить, что он женат на одной из самых красивых женщин вашингтонского общества.

– Я был очень тронут тем, – продолжил Маркетти, как откровенно вы рассказывали Джонни Керсону о самоубийстве вашего друга, о том, что вините себя в этом, как чувствуете себя ответственной за то, что не сумели спасти его. Я сразу понял, что вы прекрасно понимаете, что я переживаю. Словом, я решил испробовать вашу программу, и благодаря ей я снова обрел себя и вернулся к жизни.

Он встал и засунул руки в карманы – мужчина, не привыкший к таким личностным признаниям.

– Дело тут не столько в диете, – продолжал он, – сколько в тех еженедельных ободряющих письмах: «Если вы думаете о поражении, вы потерпите его. Думайте об успехе – и вы достигнете успеха». Эти слова могут быть девизом каждого политика или любого, кто жаждет завоевать мир. Я принял ваш совет к сердцу. – Он улыбнулся. – Знаете, что стало моим самым любимым? «Дело не в размере собаки в драке, но в размере драки в собаке».

– Боюсь, что это высказывание принадлежит не мне. Первым это сказал президент Эйзенхауэр, а я услышала это от моего отца.

– Так случилось, что я уже не мог дождаться, когда закончится неделя и я получу ваше очередное письмо. У меня было чувство, что вы обращаетесь прямо ко мне.

– Мне это говорили многие члены «Старлайта», сенатор.

– Мне понравилась информационная брошюра, которую вы вручаете вашим новым членам. Там вы рассказываете о себе. Трудно поверить, что когда-то вы весили на шестьдесят фунтов больше, чем сейчас. Но, понимаете, знание этого помогло мне. Что же касается меня, то когда у меня было сорок лишних фунтов, я чувствовал себя уродом. Но я ничем не мог себе помочь. Я был так потрясен смертью Тодда, что замкнулся на виски и пасте.[35] Я перечеркнул свою общественную жизнь, не отвечал на звонки друзей. Я заперся в моем доме и только пил и ел. Словно это могло вернуть Тодда.

Когда он описывал, как ощущал, что становится уродом, как барахтался в чувстве вины и самосожалении, Филиппа смотрела на его вовсе не красивое, но очень впечатляющее лицо и думала: «Это не тот мужчина, который беспомощно барахтается. Человек, подобный Полу Маркетти, страдает молча, мужественно, благородно. Он стискивает зубы, когда его сердце трепещет и вырывается из груди». Филиппа не могла представить его с бутылкой виски, он не был Рэем Милландом из «Потерянного уик-энда»,[36] бредущим от одного ломбарда к другому и стучащимся в их закрытые двери только для того, чтобы услышать, что сейчас еврейские праздники и, следовательно, ему не светит достать денег на выпивку. А как насчет обжорства? Филиппа представила Пола Маркетти на Доджер-стадионе, в рубашке с закатанными рукавами, азартно обсуждающим первый гол и со смехом покупающим обильно политую горчицей сосиску у веснушчатого мальчишки. Пол Маркетти ест ее со здоровым патриотичным аппетитом.

– Я вас шокировал, – сказал он.

– Меня не может шокировать ничто, касающееся людей и еды, сенатор. Я слышала множество таких историй. Я даже сама пережила некоторые из них. Однажды я едва не встала на колени, вымаливая свиную отбивную.

– Вот что делает вас особенной женщиной, – заметил он, – и что делает «Старлайт» особенным. Доброжелательность и сострадание к людям, которые оказались в таком же аду. Вот что придало мне силы, чтобы принять вашу программу. Потому что сначала вы помогли мне преодолеть мой позор, а потом внушили, чтобы я снова поверил в себя.