Диана Морьентес - Работа над ошибками Страница 13

Сам участок большой, и Наташина бабушка до последнего с удовольствием занималась огородом и садом. Максим никогда не бывал раньше в этом месте, и не был знаком с этой женщиной, но когда сам организовывал ее похороны, тогда и ступил на эту землю, и увидел бабушку. А домик у нее был маленький, но современный. Женя старалась делать все возможное, чтобы старенькая одинокая мама ни в чем не нуждалась, поэтому, как только удалось уговорить бабушку сменить привычный для нее стиль жизни, вместо старой деревянной халупы выстроили уютный одноэтажный домик с газом, отоплением, внутренним туалетом и ванной. Потом провели телефон, а пару лет назад заменили старые окна пластиковыми. Бабушка долго не могла привыкнуть к своему новому жилищу, но всегда, при каждой посиделке с родственниками благодарила Женечку и ее мужа Алексея.

И вот сейчас, через три месяца после смерти бабушки, встал вопрос о том, что дальше будет с этим участком в самом центре города. У Жени было два варианта: либо переехать туда с мужем, чтобы жить, а квартиру сдавать в аренду; либо открыть на этом участке очередной строительный магазин. Строительных магазинов у семьи Фроловых уже три, правда, два из них объединены в один строительный супермаркет. Это практически единственное дело, в котором Алексей что-либо смыслит. Сама Евгения, более продвинутая в коммерческих делах, из-за своей работы в Сочинской Администрации заниматься предпринимательством не имеет возможности. Зато имеет возможность помогать «своим» во всех бюрократических тонкостях.

Женя останавливалась на втором варианте. Ухаживать за садом она все равно не станет, и земля будет пропадать даром. К тому же, им с Алексеем неплохо живется и в двухкомнатной квартире — в хорошем, тихом районе. Вот только строительные магазины Жене были уже поперек горла. Она напросилась в гости к Максиму — к человеку, идеи которого всегда отличаются современностью и практическим применением.

Максиму нравится, как звучит голос его девушки, особенно, когда она плещется в ванне. Пока она откисала под ароматной пеной, Макс сидел рядом на стиральной машинке и пролистывал тетрадь с песнями Наташиной московской группы. Он случайно порылся у нее в чемодане и прилетел в ванную с вопросами.

— Ты это все сама писала?

— Почти, — призналась девушка, приподняв на ладошке кусочек пушистой пены. — Две первые песни чужие.

— У тебя такие странные песни, — констатировал Макс. — В смысле, разные. Некоторые — с сильным смыслом, похоже на рок. А другие — фигня фигнёй. Попса, одним словом.

— У этой попсы очень красивая музыка, — пояснила Наташа, ничуть не обидевшись. — В песне ведь важнее музыка, а не слова, иначе ты бы не любил зарубежные песни, ты же не знаешь иностранных языков. А то, что тебе понравилось по смыслу, звучит очень просто: легкий незамысловатый мотив.

— Вот как? — удивился Максим.

Наташа для примера напела попсу: ту, которую сочинила в поезде, когда думала, что бросит институт.

— И мы считаем снежинкиДо утра. До начала новых дней.И высыхают слезинки, милая сестра,Пройдет зима, весна придет за ней.

Даже без музыкального сопровождения мотив звучал на редкость богато. Наташа напевала и напевала, а Макс вслушивался и удивлялся, с чего это ей в голову пришла такая идея песни: разговор с младшей сестричкой? Потом она спела другую — таким непривычным, хрипловатым и жестоким голосом (Макс никогда не слышал такого тона на выступлениях в школе):

— Ты ненавидишь тех, кому везет.Ты ошибаешься, но в чем, не понимаешь.Ты проповедуешь раскованный полет,Сама же в синем небе погибаешь.Ты думаешь, что некуда бежать.Ты заблудилась в собственной свободе…Не жди, ты можешь много потерять.И не спеши — ты можешь все испортить.

Последние две строчки куплета прозвучали как «буль-буль» и потонули под водой — Наташа красиво спустилась под пену, изобразив утопленника. Потом вынырнула и заорала во все горло припев:

— Руки в стороны — с обрыва летишь, как птица-а-а.Открываешь глаза — опять на краю стои-и-ишь…

И от своего же дурачества дико расхохоталась, глянув, как Макс успокоительным жестом прикладывает палец к губам. А разве соседям Наташины песни не нравятся?! Здесь такая изумительная акустика!

— У тебя очень красивый голос! — похвалил он.

— У тебя тоже, — закокетничала она.

— Ты все еще хочешь стать известной певицей?

Наташа затаила дыхание — она всегда начинает радостно волноваться, когда разговор заходит о ее профессиональном предназначении.

— Макс, я уже определила себя на другом поприще, — улыбнулась девушка, высунув из пены вверх свою стройную гладкую ножку. — Я актриса, а не мечтательница. Это моё, я этим живу. Я хочу не известности, а работы. Я хочу работать актрисой. И именно в кино, а не в театре. Мне нравится играть глазами. Так можно показать все, любую эмоцию.

Макс замолчал и больше уже не хотел с ней разговаривать. Работать киноактрисой — это же, несомненно, не в Сочи. Как он мог надеяться, что она поживет в Москве студенческой жизнью и вернется домой?! Она хочет работать актрисой. И он сам когда-то предполагал, что из нее выйдет хорошая актриса…

— Знаешь, что мы там в том клипе снимали? — снова подала голос Наташа.

Макс понял, речь идет о клипе, после которого ее позвали во ВГИК. Понял, но промолчал.

— Смерть певицы на сцене, — засмеялась Наташа. И через мгновение с серьезнейшим видом призналась: — Мне было страшно. Я представила себе, что это происходит на самом деле, и мне стало страшно! — ее голос звучал так выразительно, что у нее самой же пробегали мурашки от своих слов. — Это как жизненный опыт, Макс. Я умирала на сцене, а у меня вся жизнь была впереди. Ты знаешь, это страшно! Умирать — это страшно! Мысль, Макс, последняя мысль, она такая болезненная! Я лежала на полу, расслабилась — меня убили, и поняла — это ведь все. Конец. Вот так вот один раз умереть — и больше никогда не встанешь на ноги. Не откроешь глаза. Больше никогда не увидишь даже тех людей, кто в ту минуту был рядом, не говоря уже о тех, кто остался в Сочи. А знаешь, о каких глупостях думаешь в последний момент? — и изобразила доходчиво едва живым, дрожащим голосом: — Я еще песню не дописала, кто же теперь допишет ее за меня? — и так же внезапно Наташа вернулась в прежнее беззаботное, мирное состояние: — Понимаешь, какая мулька? ЖИЗНЬ обрывается, а ты думаешь о недописанной песне…Так по Сочи заскучала в тот момент, по тебе! И вроде отдавала себе отчет, что это понарошку, но так хотелось плакать, ты себе не представляешь! Это было так больно — морально…