Анна Берсенева - Женщина из шелкового мира Страница 13

Сегодня приятели встретились не вечером, а днем; было воскресенье. Мадина пошла на эту встречу вместе с Альгердасом, потому что ходила с ним повсюду. Ей ни разу не становилось скучно, и, наверное, ему в ее присутствии не было скучно тоже, ведь он каждый раз просил ее пойти с ним, неважно куда — к знакомому в мастерскую для каких-нибудь общих дизайнерских дел, или на встречу с клиентом, для которого он делал какой-нибудь проект, или на такую вот приятельскую встречу, не имеющую никакой прагматичной цели. Получалось, что Мадина нужна была ему всегда, во всех проявлениях его жизни? Когда она об этом думала, волна счастья окатывала ее изнутри, как в ту первую ночь, которая так неожиданно и просто их с Альгердасом соединила.

Клуб был не из дорогих, но оформлен с большим вкусом. Его залы были разделены не стенами, а прозрачными пластинами. На них были отпечатаны фотографии московских улиц, но отпечатаны таким необычным способом, что казалось, ты сидишь за столиком прямо в уличном пространстве со всеми его поворотами и даже подворотнями. Это выглядело необычно и почему-то создавало ощущение беззаботности. Той легкой беззаботности, которою полна была Москва.

— Ладно, Нэк, — сказал Альгердас, отсмеявшись. — Мы пойдем. Спасибо. Хорошо посидели.

Никита хотел что-то ответить — наверное, поблагодарить в ответ, потому что посидели в самом деле хорошо и вряд ли он думал иначе, — но тут он заметил кого-то за спиной у Альгердаса, и лицо его просияло.

— Женька! — воскликнул он.

Мадина обернулась. К их столику шла от двери совсем молоденькая девчонка, лет восемнадцати, не больше. Она была маленькая, тоненькая, очень московская; Мадина уже научилась с первого взгляда распознавать черты, присущие облику всех московских девчонок. То есть не всех, а вот этих, милых, симпатичных, которые составляли дневное большинство в кафе и в не очень дорогих, непафосных клубах. Этим девчонкам вообще был чужд пафос. Улыбка у них была открытая и веселая, одевались они с милой простотой, но обязательно с какой-нибудь очаровательной необычностью вроде вышитых валенок и такого же, валяного и вышитого, шарфика.

Именно так была одета девушка, мгновенно оказавшаяся рядом со столиком, за которым сидели Никита и Мадина с Альгердасом. Впрочем, Никита за столиком уже не сидел — он вскочил, и девушка попала прямо к нему в объятия. Она с радостным смехом повисла у него на шее, а он с такой же радостью подхватил ее и расцеловал. При этом ее шапочка, тоже валяная, упала на пол и звякнула: к ней были пришиты бубенчики.

— Вы знакомы? — спросил Никита, опуская девушку на пол. — Это моя Женька.

Женьку можно было бы принять за его дочь, если бы не особенный тон их объятий и не то, как он положил руку ей на плечи, усаживая рядом с собой за столик. В самом движении его руки, в том, как сжались у Женьки на плече его пальцы, было заметно очень сильное чувственное притяжение.

— С Герди мы знакомы, — улыбнулась она Альгердасу. — А…

— А это Мадина, — представил тот.

— Ой, какое имя красивое! — восхитилась Женька. — Можно я тебя буду звать Мадо?

— Пожалуйста, — кивнула Мадина. И добавила: — Ты первый человек, который сразу вспомнил про «Триумфальную арку».

— Про какую арку? — удивилась Женька.

Конечно, романа Ремарка она не читала. Даже странно, как Мадина могла предположить, чтобы эта милая девочка с неомраченным взглядом могла интересоваться такими доисторическими окаменелостями.

Никита «Триумфальную арку», конечно, читал. Они быстро переглянулись с Мадиной. Он усмехнулся.

Но расспрашивать, что это за арка такая, Женька не стала. Она весело улыбнулась, и Мадина улыбнулась тоже: трудно было не откликнуться на такое искреннее обаяние.

— Я и не знал, что ты сегодня сюда забежишь, — сказал Никита, разматывая на Женькиной шее валяный шарфик.

— Я и сама не знала, — снова улыбнулась она. — На самом деле собиралась весь день курсовую писать.

— Надо же, какая ты у меня прилежная, — улыбнулся и Никита. — По-моему, сейчас курсовых никто уже не пишет, все из Интернета скачивают.

— А у нас в институте какую-то программу поставили, — объяснила Женька. — И теперь по одному абзацу определяют, что ты списал и откуда. Пришлось самой париться. — Она засмеялась. Ее смех звенел, как бубенчик с ее шапки. — Ну вот, и я на самом деле быстро устала. И решила пойти выпить кофе. А куда? Конечно, сюда. Я и не знала, что ты здесь.

При этих последних словах она ласково потерлась о Никитину руку щекой. Он тут же притянул ее к себе и поцеловал в нос. В этой их быстрой общей ласке было еще больше очарования, чем в Женькином смехе, хотя, когда она смеялась, больше уже, казалось, было некуда.

— Ну, не будем вам мешать, — сказал Альгердас, вставая.

— Вы нам не мешаете, — засмеялась Женька. — Ой, Герди, может, ты мне поможешь с курсовой, а? Через три дня сдавать, а я зависла совершенно.

Смех у нее был просто серебряный.

— Ну давай, — пожал плечами Альгердас. — Только я в ваших архитектурных делах не очень разбираюсь.

— Да там ничего особенного! — воскликнула Женька. — На самом деле обыкновенный дизайн. Я тебе текстик сброшу, ладно? Сильно грузить тебя не буду, я же не зверь. — Она опять улыбнулась своей открытой улыбкой. — Глянешь и скажешь, про что мне дальше писать.

— Ладно, — кивнул Альгердас.

На улице уже стемнело. Ноябрьский вечерний мороз ущипнул Мадину за уши.

«Валяная шапка не помешала бы, — подумала она. — Можно и с бубенчиками».

Ей теперь в самом деле казалось, что она вполне могла бы носить такую же смешную шапку, как у Женьки. Все было возможно в этом легком городе, в этом пронизанном веселыми огнями сумраке, в этой счастливой жизни, которая все длилась и длилась и не собиралась уменьшаться в своем счастье…

— Никита давно знаком с Женей? — спросила Мадина.

Ей хотелось понять, долго ли могут продолжаться такие чудесные, такие чувственные и вместе с тем легкие отношения.

— Да сколько и со мной, — ответил Альгердас. — Ну да, почти столько же. Мы с Нэком месяц были знакомы, а потом Женька появилась. Он сразу преобразился, — хмыкнул он. — Одеваться стал по-другому, стричься. Даже походка изменилась. Вообще совершенно иначе стал выглядеть.

— Моложе? — спросила Мадина.

— Нет, не сказал бы. Даже наоборот: возраст стал заметнее. Не моложе, а бодрее, живее. Алертнее. Ну, и образ жизни изменился, конечно. Крышелазаньем вот увлекся. А то, говорит, раньше, кроме работы, только спать успевал, больше ни на что ни времени, ни сил не оставалось.

— Они вместе живут? — спросила Мадина.