Тысяча поцелуев, которые невозможно забыть - Тилли Коул Страница 13

— Нет, — перебил я. — Ты же сама знаешь, что мой отец никогда этого не позволит. Они узнали обо всем несколько недель назад и уже переслали мои школьные документы. А мне не говорили, потому что знали, каким будет мой ответ. Мне придется уехать — выбора нет.

С цветка на нижней ветке сорвался и, кружась, словно перышко, слетел на землю одинокий лепесток. Я знал, что с этого дня каждый вишневый лепесток будет напоминать мне о Поппи. Здесь, в этой роще, она проводила едва ли не все свободное время. Рядом со мной. Это место она любила больше всего.

Я зажмурился и попытался представить ее здесь послезавтра… одну… Кто составит ей компанию в приключениях? Кто услышит ее смех? Кто подарит поцелуи для банки?

Острая боль пронзила грудь. Я повернулся к Поппи, и мое сердце разорвалось пополам. Она сидела на том же месте под деревом, и по ее милому личику текли молчаливые слезы, а маленькие кулачки дрожали на коленях.

— Поппимин, — прохрипел я, выталкивая засевшую внутри боль, и, метнувшись к ней, заключил в объятия. Поппи с плачем уткнулась мне в грудь. Я закрыл глаза, и ее отчаяние хлынуло в меня.

Наше отчаяние.

Какое-то время мы сидели так молча. Потом Поппи подняла глаза и прижала дрожащую ладонь к моей щеке.

— Руне. — Голос ее дрогнул. — Что… что я буду делать без тебя?

Я качнул головой — не знаю. Слов не было — они комком застряли в горле. Поппи прижалась к моей груди, обхватила руками.

Время шло. Мы молчали. Солнце померкло, опускаясь с оранжево-красного неба. Еще немного — и его место заняли звезды и яркая полная луна. Прохладный ветерок прошуршал по роще, и сорванные лепестки закружили в танце вокруг нас. Поппи поежилась в моих объятиях, и я понял — пора уходить. Я провел ладонью по ее густым волосам и прошептал:

— Нам пора.

Она вцепилась в меня еще крепче.

— Поппи?

— Не хочу никуда идти, — едва слышно произнесла она незнакомым хриплым голосом. Я заглянул в ее зеленые глаза. — Когда ты говоришь, что нам пора идти, это значит, что тебе пора уходить от меня.

Я провел тыльной стороной ладони по ее покрасневшим щекам. Они были холодные.

— Никаких прощаний, помнишь? Ты же сама всегда говоришь, что такой штуки, как прощание, не существует. Потому что мы всегда можем увидеть друг друга в снах. Как с твоей бабулей. — Ее глаза наполнились слезами, и я осторожно вытер их подушечкой большого пальца.

— Ты замерзла. Уже поздно, и мне надо доставить тебя домой, чтобы не было проблем из-за опоздания.

Поппи выжала из себя бледную улыбку:

— Думала, настоящие викинги не играют по правилам.

Я усмехнулся и прижался лбом к ее лбу. Потом нежно поцеловал в уголки рта.

— Я отведу тебя домой, доставлю к дверям, а когда твои родители уснут, заберусь в твою спальню и проведу там последнюю ночь. Разве это не нарушение правил? По-твоему, этого недостаточно, чтобы считаться викингом?

Поппи хихикнула и потянула меня за длинную прядь.

— Ты мой единственный викинг, а других и не надо.

Я взял ее руки, поцеловал кончик каждого пальца и поднялся. Потом помог подняться Поппи и притянул ее к себе. Мы стояли, обнявшись, и я, вдыхая ее сладкий аромат, говорил себе, что сохраню в памяти этот миг и запомню ее именно такой.

Ветер крепчал. Я взял Поппи за руку, и мы молча зашагали по усыпанной лепестками дорожке. Опустив голову на мое плечо, она посмотрела на ночное небо. Я поцеловал ее в макушку и услышал, как она вздохнула.

— Ты замечал когда-нибудь, какое темное небо над этой рощей? По-моему, оно здесь темнее, чем в любом другом месте в городе. Если бы не такая яркая луна и мигающие звезды, оно было бы черным как смоль. И цветущие вишни на его фоне. Это что-то волшебное.

Я тоже задрал голову и посмотрел вверх. Она была права — картина и впрямь получилась сюрреалистическая.

— Такое только ты и замечаешь, — усмехнулся я и опустил голову. — Ты видишь мир иначе, чем другие. Потому, помимо прочего, я и люблю тебя. Ты все та же искательница приключений, которую я встретил, когда мне было пять лет.

Поппи сжала мою руку.

— Бабуля всегда говорила, что небо выглядит таким, каким ты хочешь его видеть. — От прозвучавшей в ее голосе печали у меня перехватило дыхание.

Она вздохнула:

— Любимое бабулино место было под нашей вишней. Когда я сижу там и смотрю на ряды деревьев, а потом на черное-черное небо, я иногда думаю, а не сидит ли она у этого же самого дерева там, на небесах, и не смотрит ли, как я, на черное-черное небо.

— Наверняка так оно и есть. И твоя бабушка сидит под деревом, смотрит на тебя и улыбается, как и обещала.

Поппи привстала на цыпочки и сорвала ярко-розовый цветок.

— А еще бабуля говорила, что все лучшее и красивое умирает быстро, вот как вишневый цветок. — Она вытянула руку с нежными лепестками на ладони. — Потому что прекрасное не может и не должно продолжаться долго. Оно живет лишь краткий миг, напоминая нам, сколь ценна жизнь, а потом, столь же быстро, как пришло, уходит. Бабуля говорила, что своей короткой жизнью прекрасное учит нас много большему, чем то, что постоянно рядом.

От боли в ее голосе мое сердце снова сжалось. Поппи подняла голову и посмотрела на меня.

— Ничто, столь совершенное, не может длиться вечно, ведь так? Взять хотя бы падающие звезды. Обычные звезды мы видим на небе каждую ночь, и большинство людей принимают их как что-то само собой разумеющееся или даже вообще их не замечают. Но когда человек видит падающую звезду, он запоминает этот момент навсегда и даже загадывает в этот миг желание.

Она вздохнула:

— Люди потому и ценят этот миг, что он так короток.

Мы держались за руки, и оба почувствовали, как на них упала слезинка. Я молчал, не зная, что сказать, смущенный ее речами. Почему она говорит о таких грустных вещах?

— Потому что все совершенное и особенное рано или поздно увянет и рассеется на ветру. Как вот этот цветок. — Поппи подняла руку с цветком, и налетевший порыв ветра подхватил его, бросил в небо и понес разлетевшиеся лепестки над деревьями.

Еще миг — и они исчезли из виду.

— Поппи… — начал я, но она меня перебила.

— Может быть, Руне, мы — вот такие же