Дарья Волкова - В золотых чертогах Валгаллы Страница 13

От увиденного у Юли перехватывает дух.

— Простите, — бормочет сдавленно. Поворачивается резко, чтобы уйти. Убежать. Исчезнуть. Не видеть. Но все-таки недостаточно быстро. Глеб реагирует быстрее. Поднимает голову. Поворачивается к двери. И Юля видит. Опухшее заплаканное лицо.

— Извините, — заикаясь, повторяет она. — Глеб, я пойду. До свидания.

— Подожди, — тыльной стороной руки оттирает слезы со щек. — Я провожу.

Тяжело поднимается с колен. Куда делась его легкость и непринужденность в движениях?

Они подходят к входной двери. Глеб помогает Юле надеть плащ, избегая смотреть в глаза.

— Ну, пока, — робко говорит она.

— Я провожу тебя до машины. — упрямо отвечает ей он.

Так же молча спускаются вниз.

— Завтра приедешь?

— Конечно. Во сколько?

— Панихида в два. Приезжай к половине.

— Хорошо. До завтра.

— До завтра. И… — он наконец-то смотрит ей в глаза. Упрямый, вызывающий и одновременно очень несчастный взгляд. Юля видит, как играют желваки на его лице, — это не то, что ты подумала.

Юля кивает. Садится в машину.

Все события этого дня нанизываются друг на друга, как серые пыльные бусины.

Панихида. Молодой и совершенно равнодушный батюшка. Теснота небольшой церквушки. Удушливый запах ладана.

Унылое бесприютное кладбище. Хмурится даже солнечный яркий апрель. Юля стоит в стороне, глядя на обнявшихся у гроба Глеба с матерью. Там же рядом и Оксана. Черт с ней! Юле хочется только одного — понять, как ей помочь Глебу. Хотя бы как-нибудь облегчить тяжесть, прижимающие к земле эти широченные, раньше — гордо расправленные плечи.

Поминальный обед. Юля вроде бы рядом, но не с ним… Глеба постоянно дергают. Родственники, знакомые, какие-то чужие люди. Потом он вообще куда-то уходит… Юля задумчиво оглядывает зал кафе. Обычный банкет. Легкий шум. Кто-то уже подгулял. Скорбный шепот сменился нормальными голосами.

К Валентине Ивановне подходит какой-то человек. Пытается что-то у нее выяснить, потом оглядывает зал. Видимо, пытается найти Глеба. Юля перехватывает его взгляд и вопросительно кивает. Подходит.

— Простите, но вы… родственница… покойного? Из семьи?

Неопределенно кивает головой.

— А в чем дело?

— Ну… уже обед заканчивается… Надо бы расплатиться. Остаток внести.

— Сколько?

Вот не напрасно она уже несколько дней носит в портмоне крупную сумму наличными. Предполагала, что может понадобиться. Хотя Глеб категорически отказывался от предложений помочь материально.

Отсчитывает необходимую сумму. Смотрит в глаза сотрудника кафе.

— Расходник оформите. Тогда отдам.

Тот утвердительно кивает. Утвердительно и удивленно.

Глеб возвращается как раз в тот момент, когда сотрудник кафе уходит с деньгами, а Юля прячет расходный ордер в сумку.

— Это что такое? — хмурится.

— Я остаток за поминальный обед заплатила.

— Зачем? Я сам. Я справлюсь, — он злится.

— Ну, что в этом такого…. Мне не трудно.

— Я все сделаю сам! Понятно? Сам! Сколько я тебе должен? — у него уже нет сил, чтобы ругаться. Говорит негромко. Но очень резко и зло.

— Расходный ордер у меня. Потом… сочтемся, — Юля тоже может быть упрямой.

Глеб отворачивается. Почему он не может напиться!? Чтобы заглушить эту ноющую боль… Чтобы заполнить это разрывающую грудь холодящую пустоту внутри. Чтобы забыть, что выхода нет из замкнутого круга. Он его и раньше-то не видел. А сейчас… Сейчас и подавно. Круг замкнулся. Хотелось запрокинуть голову и по-волчьи взвыть. Но у него нет права на слабость. Пока рядом Юля. Вот она бы справилась. Пока у него есть куча дел и обязательств. Перед матерью. Перед родственниками. Перед покойным отцом.

Но потом… потом… Когда он будет один. Потом он будет баюкать свое горе. Свои разрушенные надежды. Свою погибшую мечту. А сейчас… сейчас он должен быть сильным. Стиснуть зубы и терпеть.

Глава 9. Рагнерек

Рагнарёк(нем. Ragnarцk) в германо-скандинавской мифологии — гибель богов (судьба богов) и всего мира, следующая за последней битвой между богами и хтоническими чудовищами.

Он наконец-то один. У себя дома. Вчера было девять дней со смерти отца. Очередной поминальный обед. Очередной выворачивающий душу день. Очередная ссора с Юлькой из-за денег.

Он бы справился. Он бы смог. И в то же время ненавидел себя. За свою слабость. За то, как тяжело ему пришлось хоронить отца. Тяжело морально. Финансово. Организационно. Не хотел, чтобы Юля видела его таким. Слабым. Разбитым. Растерянным. Он хотел быть для нее сильным. Надежным. Способным защитить, решить проблемы. Это ее нужно любить. О ней заботиться. Ее оберегать.

А вместо этого… Ему самому хотелось свернуться в клубок, забиться в темный угол и… Плакать? Нет. Слезы закончились где-то внутри. Одного раза хватило, когда Юлька видела, как он… Напиться? Тоже нет. Будет только хуже.

Просто ждать. Потому что он уже не мог ничего сделать. Невозможно исправить или починить то, что и без того было до невозможности хрупким. У них с Юлькой и так было немного шансов. А после того, как он вел себя как последняя скотина, их не осталось совсем. Нет ни малейшей мысли по поводу того, как это можно исправить. Да и что теперь можно было сделать… Осталось уповать только на время. Может быть, оно поможет заглушить эту боль. Как врач он знал, что боль не может длиться бесконечно. Когда-нибудь она утихнет. А ему остается…. Стиснуть зубы и терпеть. Свернуться, забиться в темный угол…

Звонок в дверь.

Не открывать. Никого видеть не хочет. А потом по сознанию полоснула мысль: «А вдруг это Юля?». Он не мог от нее прятаться. И, несмотря ни на что, хотел ее видеть.

Открыл дверь. На пороге — Оксана.

— Привет.

— Привет.

Глеб удивлен. Они не разговаривали со дня похорон отца. Молча смотрит на нее.

— Смотри, что у меня есть, — Оксана достает из сумочки бутылку коньяку. — Давай помянем твоего отца… по-семейному.

За окном дождь. Нет, даже не так. За окном — ливень. Надвигается первая майская гроза. По оконному стеклу бегут потоки воды. По Юлиным щекам — слезы. Она оплакивает. Отца Глеба. Его горе. Их вконец испортившиеся отношения. Свою безответную любовь.

Заместитель директора банка плачет, закрывшись в своем кабинете. Некрасиво шмыгает носом. С ресниц капает тушь. А в голове — одни только «Почему?».

Почему он так отдалился от нее? Почему не позволял помочь? Почему орал и злился, когда она все-таки, против его воли, оказывала посильную помощь? Почему он плакал, уткнувшись в колени своей бывшей жене, а ей не позволял даже малейшей попытки пожалеть себя?