Двойная тайна от мужа сестры - Яна Невинная Страница 13

— Микроинсульт, — отвечаю коротко, сжимая ослабшие, похолодевшие руки, не могу согреться, мне холодно и больно.

Любящий муж обнял бы меня, но Олег не такой. Не видит ничего дальше своего носа. Чертов эгоцентрист!

— Ладно, тяжелый день, — потирает он щетину рукой и выглядывает с интересом и блеском в глазах мне за плечо. — Где тут у вас бар?

— Олег, ты будешь пить? Ночью?

Стискиваю кулаки, зло впиваясь ногтями в ладони. Ну неужели он и вовсе бесчеловечен, раз даже в такой ситуации собирается бухать?

— У твоего отца сердце прихватило, сестра и мать истерят, а мне как справляться со стрессом? Не могу выпить бокал? Ты мне запретишь, что ли? — фыркает, не видя в этом никакой проблемы.

— Конечно, делай что хочешь, — без сил прикрываю глаза и безразлично жму плечами, потеряв уже всякую надежду, что он придет в себя и не станет скатываться на дно бутылки.

Ясно, что мы не ляжем в постель, согревая и успокаивая друг друга, не поговорим по душам о насущных проблемах и не поедем, дружно держась за руки, навещать отца в больнице. «А разве такое было когда-то, — вдруг спрашиваю себя на полном серьезе, сглатывая болезненный комок. — И вообще, когда всё пошло под откос?»

Действительно, я бы тоже чем-то успокоила нервы. Но у меня, в отличие от мужа, есть чувство такта и ответственности, ведь я должна следить за двумя детьми…

Но успокоиться мне нужно, так что я спускаюсь вниз попить чая, пробираюсь в кромешной темноте. Осторожно иду вниз по ступенькам и слышу какое-то скуление. Хмурюсь, решая пойти на звуки. Дверь кухни приоткрыта, по паркету льется яркая белая полоска света.

Осторожно заглядываю в щель и застаю неприятную, даже пугающую картину — сестра заливается слезами. Вид плачущей навзрыд Миланы отчего-то трогает меня за душу. Только хочу зайти и утешить сестру, как вдруг чья-то ладонь опускается на стол рядом с ее локтями. А затем вижу лицо рассерженного Давида. Он чертовски взбешен, да так, что я на расстоянии ощущаю флюиды ярости и пугаюсь.

— Хватит реветь! — цедит он, стараясь не повышать голоса, но стиснутые челюсти делают его на вид еще более суровым.

— Т-ты, — всхлипывает сестра и убирает ладони от своего лица, — п-почему такой ж-жест-о-о-кий…

Поражаюсь тому, что даже плакать она умеет красиво — никакого опухшего носа, слезы текут по щекам так, словно это ручейки.

— У меня нет времени на очередной скандал, — устало вздыхает Давид и трогает переносицу, — будь добра, держи себя в руках хотя бы здесь, в конце концов, твоя сестра приехала.

От его слов у меня внутри рождается яркая вспышка, оживляя потухший уголек, который хранился в самой глубине. Он не сказал про семью, он сказал именно обо мне…

Милана поднимает лицо, перекошенное от злобы.

— И ты туда же! — выплескивает на мужа свою горечь, затем кривится: — Ева то, Ева се, и дети у нее уже есть, и муж, и дом. А у меня что? Почему у нас нет детей, Давид, м?

От этих слов мужское лицо каменеет, но вот глаза отражают ярость.

— Заткнись! — рычит на нее, хватая за горло. — Так сильно хочешь детей? Ты вообще знаешь, что это такое? Способна на что-то, помимо шопинга и тусовок своих ночных?

Сестра вцепляется пальцами в кисть Давида, пытаясь отцепить его от себя, но куда ей — силы неравны, она лишь бесполезно тратит свои ресурсы. Глаза в ужасе расширены, наполнены слезами, губы дрожат. На любого другого мужчину подействовало бы как катализатор для утешения и сострадания, но муж ее — кремень, только смотрит на нее презрительно, без уважения.

— Я… я, — теряется она, — я люблю тебя, Давид! Если бы ты уделял мне больше времени…

— Я, мне, мною, — фыркает он, отпуская жену с некой брезгливостью, — ты можешь думать о ком-то, кроме себя? Или считаешь, что мир вертится вокруг тебя?

Лицо Миланы из жертвенного вмиг превращается в хищное. Отшатываюсь от такой метаморфозы. И это моя милая старшая сестра?

— Может, и нет, — улыбается уголком губ, — я же не Ева, чтобы всех убогих и обездоленных привечать, но зато я — твоя жена, Давид, не она. И рожать тебе буду я!

Последнее она выкрикивает с жалобным отчаянием.

— Ты забыла, о чем мы говорили с тобой неделю назад? — Давид наливает себе воды и спрашивает лениво, словно устал уже от этого разговора.

— Ты не посмеешь! — шипит сестра, вскакивает со стула, кидается на Давида, берет его за ворот рубашки. — На кону — наследство, акции…

Он не отвечает, лишь смотрит, вопросительно и дерзко приподняв бровь.

— Нет, не сделаешь этого, — убеждает уже словно саму себя сестра, отходит на шаг назад, — я — твоя законная жена и останусь ей до самой смерти, слышишь? Ты слишком любишь деньги, чтобы вот так отказаться от всего этого.

Она говорит так уверенно, что даже я, не понимающая, о чем речь, верю ей. Милана гордо уходит с другой стороны. Благо прохода на кухню два, и оба сквозные, так что я остаюсь незамеченной.

— Нехорошо подслушивать чужие разговоры, Ева, — раздается голос Давида спустя пару минут.

Вздрагиваю и отскакиваю от двери. Как он заметил меня?

— Подойди, — тем же равнодушным тоном добавляет, — нам есть что обсудить, не так ли?

Захожу внутрь с колотящимся сердцем. Муж моей сестры сидит во главе стола, откинувшись на спинку стула. Окидывает меня мрачным взглядом и кивком головы указывает на стул напротив. Сглатываю, но не присаживаюсь, а иду к графину, наливаю себе воды. Промачиваю горло и собираюсь с мыслями.

— Дети от Олега? — застает он меня врасплох сразу, как только я оборачиваюсь.

Кашляю, поперхнувшись, а затем смотрю на него во все глаза.

— Значит, мои, — наклоняет он голову набок и делает свои выводы.

— Нет! — поспешно кричу и только потом, по выражению его сощуренных глаз понимаю, какую ошибку допустила. Пытаюсь исправить оплошность: — Своего ребенка ты отправил на аборт. Забыл?

Вижу, как сжаты его кулаки, побелевшие костяшки сигналят мне, что он едва держит себя в руках. Но Давид молчит, только наблюдает за тем, как я присаживаюсь, устраиваясь удобнее. Лучше обсудить всё здесь и сейчас, навсегда убедив его в невозможности его бредовой теории.

— Я умею считать, Ева, — усмехается Давид, а затем встает, идет в мою сторону. Подходит ближе и