Дорогая Эмили (ЛП) - Стилс Труди Страница 13

— Что? Я думала… — начинаю говорить я.

Его взгляд становится угрожающим.

— Ты думала что, принцесса? Собиралась родить этого ребенка, и я буду платить за вас двоих, чтобы вы могли жить наверху в моем клубе? — сарказм так и сочится из него.

— Тони, я… — но не могу говорить.

Мое горло сжимается, как будто меня душат. Он не может сделать этого! Не может забрать у меня ребенка! Я должна свалить. Убраться отсюда!

Скидываю бумаги на пол и наблюдаю, как они разлетаются во все стороны. Я встаю и начинаю убегать, когда он хватает меня за плечо и тянет обратно.

Его лицо в дюйме от моего, а холодные, темные глаза прожигают мои.

— Ты подпишешь эти документы, принцесса. У тебя нет выбора. Я ВЛАДЕЮ тобой, и я ВЛАДЕЮ правом иметь тебя и ТОЛЬКО тебя. Этому ребенку не рады в моей жизни, и я не готов отпустить тебя. Если не подпишешь эти документы, то будешь сожалеть, что принесла этого ребенка в мой дом. ТЫ. МЕНЯ. ПОНЯЛА? — задыхаясь от его горячего дыхания, я пытаюсь вырваться. Он слишком силен. Не могу с ним бороться.

Он угрожал мне. Но хуже всего то, что он угрожал моему ребенку. Я должна защитить ее. Но как?

Возможно, подписав эти документы, получится держать ее подальше отсюда. От Тони. От меня. Возможно, для нее так будет лучше. Я не могу обречь ее на жизнь в этом ужасном клубе. Не могу подвергнуть ее почти ежедневным избиениям, которые получаю от Тони.

О. Мой. Бог.

Я должна сделать это. Должна сделать то, что хочет Тони.

Он хватает меня за заднюю часть шеи, тянет мои волосы, опуская на пол, и заставляет собрать все бумаги, которые я только что раскидала. После того, как я подбираю все бумаги, он вручает мне ручку и перебирает бумаги, ища страницы, которые нужно подписать.

Я подписываю согласие на усыновление и аннулирование родительских прав. Подписываю бумагу за бумагой, чувствуя боль в запястье и то, как дрожит моя рука. Я чувствую, как будто нож вкручивается в мой желудок, поскольку теряю все права на свою дочь.

— Теперь, — говорит он, — следующая вещь, которую ты должна сделать — это улыбнуться, когда адвокат встретит тебя в больнице. Ты должна сказать ему, что это является лучшим для твоей драгоценной маленькой девочки. Что ты хочешь, чтобы у нее был хороший и любящий дом. Поняла меня?

— Да, — шепчу я.

— Да, что? — он брюзжит, не позволяя мне уйти.

— Да, я поняла тебя, Тони.

— А теперь свали с моих глаз. Ты похожа на свинью, — говорит он.

Я покидаю бар, иду наверх к нашей квартире и озираюсь. Он прав. Я бесполезна для этого ребенка. Даже если бы я сбежала. Сбежала из этого ада. Что я могу дать ей? Как могу позаботиться о ней?

Я падаю на колени на полу в гостиной, обнимая свой живот. И начинаю неудержимо рыдать, поглаживая руками малыша в моем животе. Я не могу даже поговорить с ней и сказать, что все будет в порядке. Я не знаю, будет ли.

Продолжаю рыдать, пытаясь не вопить громко. Я не хочу, чтобы Тони услышал меня. О, Боже. Что я наделала? Что собираюсь делать? Выбор уже сделан. Я сворачиваюсь на полу, обнимая живот, и шепчу своей малышке:

— Я люблю тебя и сделаю все.

Воспоминания о Саре и моей прошлой жизни оставляют печальный осадок. Убираю iPod и бросаю его в угол комнаты. Почему я тогда не бежала? Могла бы попробовать с Сарой. И должна была попробовать. Но я этого не сделала. Я — трусиха. Свернулась на подушке и позволила моему гневу утянуть меня во тьму.

***

Я вспотела и запуталась в простынях. Было темно, свет уличных фонарей проникал сквозь занавески. Я перевернулась и посмотрела на часы. 22.45.

Дерьмо.

Дерьмо. Дерьмо. Бл*дь.

Я опаздываю. Сейчас уже так поздно, что я, наверное, пропустила все выступление Алекса. Бл*дь.

Хватаю сапоги и выбегаю за дверь.

Даже не знаю, как выгляжу. Я плакала, поэтому скорее всего в беспорядке.

Через десять минут подхожу к «Высокой ноте» и вижу там очередь только из пяти человек. Встаю в конец и засовываю руки в карманы джинсов. Боже, что я делаю?

Пять человек передо мной не попадают в клуб. Они кажутся разочарованными, униженными и надутыми. Вышибала неоднократно говорит им, что он не в состоянии пропустить их, потому что их имен нет в «списке».

Список!

Мое имя в списке!

Я прочищаю горло и говорю:

— Извините?

Вышибала смотрит и хмурится.

— Я в списке, — говорю слегка улыбаясь.

Он смотрит вниз на свой планшет.

— Имя, — строго говорит он.

— Табита Флетчер. Я с Алексом.

Он сканирует список, проводя пальцем вверх и вниз, и, наконец, останавливается, опираясь на имя. Оглядывает меня сверху донизу и сигнализирует мне идти вперед.

Остальные люди в очереди взволнованы и теперь бросают оскорбления в мой адрес. Я расталкиваю их и подхожу к двери. Мистер Вышибала впускает меня. Вот именно. Легко. Не требуя подтверждающих документов. Победа!

Я почти хихикаю, когда вхожу. Какое право я имею быть такой дерзкой? Никакого.

Моя улыбка становится шире, когда начинаю сканировать толпу.

Музыка — это то, что захватывает меня в первую очередь. Она звучит глубоко и мелодично. Тяжелые басы, устойчивые барабаны, запоминающийся голос. Я чувствую музыку в своей груди, звучащую синхронно с моим сердцем.

Смотрю наверх на сцену.

Алекс.

Освещение темное и тусклое, и он кажется тенью на сцене. Держит микрофон двумя руками, гитара висит за спиной, и его глаза закрыты. Он поет глубоким голосом, наполненным такими эмоциями. Я не слышу слов. Только вижу, как его губы двигаются. Так же, как он делал в тот день с закладками.

Меня так тянет к нему и к мелодии. Стою и смотрю. Я начинаю качаться вместе с музыкой, пока не слышу слова, которые он поет.

«Измучен… я измучен».

Он вздыхает.

«Один и поврежден».

Его голос звучит повсюду в баре.

«Мне нужно надеяться…»

«Но я безнадежен»

«Изодранный и использованный»

«Никакого конца не видно»

Он начинает кричать слова.

«Измучен!»

«Устал!»

Музыка прекращается. Барабаны ударяют в последний раз.

Он шепчет:

«Одинок».

Свет погас полностью, толпа кричит, прося о большем. Алекс покидает сцену. Измученный, поврежденный и одинокий. Он мог бы петь это прямо мне.

Для меня. Обо мне.

Это мой гимн. Как он мог знать? Откуда он мог знать, что я повреждена?

Касаюсь шрама на щеке. Мой палец холодный, когда я провожу им вверх и вниз по четырехдюймовой длине[7]. Теперь я чувствую, как мой шрам горит, когда эмоции начинают бороться с мозгом. Стою здесь, потирая щеку, и смотрю на пустую сцену.

Не знаю, как долго стою, когда чувствую мягкое давление на поясницу. Чья-то рука нежно подталкивает меня к открытой кабинке.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть.

Алекс.

Я дрожу, когда смотрю ему в глаза. Его взгляд напряжен и направлен в одну точку. Мы стоим мгновение, глядя друг другу в глаза, затем он мягко подталкивает меня, и каким-то образом я начинаю двигаться. Он убирает руку и садится на место напротив меня.

— Эй, Табита. Табби Флетчер, — говорит он.

Он явно любит произносить все мои имена.

— Эй, — отвечаю я. — Спасибо, что пригласил меня сюда сегодня. И ты можешь называть меня Табби.

Я слегка улыбаюсь. Очень нервничаю.

— Мне жаль, что я задержалась и пришла так поздно. Потерялась во времени.

Я лгу. Не могу сказать ему, что у меня было полное биполярное расстройство, и я потеряла сознание от истощения.

— Я чувствую себя плохо из-за этого… — смущенно отвожу взгляд. Он, наверно, думает, что я сумасшедшая?

— Эй, — он хихикает. — Не беспокойся. Я действительно переживал из-за тебя. Думал, ты попытаешься прокатить меня.

Он снова смотрит мне в глаза, и теперь я теряюсь в его взгляде.

— Вау, твоя музыка невероятна. То, что я успела услышать, в любом случае. Просто высший класс.