(не)моё чудовище (СИ) - Деметра Фрост Страница 13

Но вот Самойлову я определенно пугал до чертиков.

Хотя лицо умело держала. Не устроила истерику, не завизжала, но определенно хотела. Пытаясь как-то сгладить не очень приятное впечатление, я держался демонстративно строго и спокойно. И одновременно рассматривал жилище. За два дня она и дом прибрала. И хотя в нем по-прежнему пахло затхлостью и старческой сыростью - так легко этот въевшийся запах не вывести, но к нему уже добавился еще один аромат - незнакомый, пряный, но неуловимо приятный. Что это? Духи? Непохоже. Может, шампунь или гель для душа?

У Вероники офигенно красивые волосы. Жаль, что, переодевшись в совершенно простой спортивный костюм, она убрала их. Слегка пышные и вьющиеся, они воздушным облаком окутывали лицо и плечи. Наверняка они очень мягкие. Так и тянется рука пригладить их, зарыться в их густоту и даже намотать на кулак, притягивая к себе голову.

Вот только без этого ее вечного ужаса в глазах. Он лишний. Хотя, надо сказать, будоражит немного. Вызывает этакий хищнический инстинкт.

Как мне кажется, говоря о ремонте, она лукавила. Но либо была хорошей актрисой, либо правада знала, о чем толкует. При этом она смогла чуть-чуть, но расслабится. Впрочем, этого я и добивался.

Ушел я, разумеется, быстро. Особенно после посещения спальни, где этот злосчастный аромат был сильнее всего. Никогда здесь не было так чисто, уютно и невероятно мило. Свежая тюль на окнах, сквозь которую накануне я и видел Самойлову. Стопка книжек на подоконнике. На столе - белая скатерть, банка с букетиком оранжевых цветочков и мобильник. На стуле - джинсы и свитер. Шкаф у стены аккуратно оскоблен и отмыт. Красный угол занавешен постиранными рушниками. Еще один такой же укрывает телевизор на тумбочке А еще узкая кровать под белым кружевным покрывалом, неожиданно очаровательный и крайне соблазнительный элемент. Так и притягивает к себе не только взгляд, но и всякие приятные телу и голове мысли.

Военные штаны из плотной ткани отлично скрывают стояк. Но уматывать надо срочно. Ну нахрен. Надо валить. Еще травмирую психику девочки. А оно мне не надо.

Когда я вышел на улицу, мне показалось, что Самойлова провожает меня взглядом. Ну, или мне этого очень хотелось. Да, девочка, любуйся. Привыкай. Мне определенно надо тебя приручить. Ее запах и женственная фигура влекут и кружат голову, будто я не мужик вовсе взрослый, а подросток в апогее пубертата. Странно. Но неожиданно приятно. Свежо и как-то… воодушевляюще.

Отвязываю гнедого, на котором я сегодня снова приехал, и отправляюсь в обратный путь. Но не домой, а на конезавод. Надо забить голову делами, чтобы тело не отвлекалась на физические потребности.

Лошадок у меня не то, чтобы много, но вполне достаточно. Конюшня просторная, еще и два приличных манежа рядом - крытый и под небом. За ними приглядывает целый штат работников, но главным все равно считается Степаныч. Он даже к самым строптивым коникам подход найти может. А роды принимает у кобыл получше всяких ветеринаров. Когда я загонял гнедого внутрь, именно старый сторож встретил меня с недовольным выражением лица.

- Что такое? Что случилось? - спрашиваю я, дергая за вожжи и тем самым заставляя гнедого встать.

- Да в целом ничего особливого, - ворчит Степаныч. Но морщится. - Вот только Дима опохмелиться решил с утра пораньше. И укатил в Юрьево.

Я сочно и громко матерюсь. И перебрасываю вожжи в руки старика.

- Укатил - в смысле, на машине? - интересуюсь я зло.

- Ага, Лев Маркович. Так точно, на машине.

- И какая сука безответственная это допустила? - через зубы цежу я, - Кому голову оторвать?

- Не злись, Маркович, - говорит Степаныч, - Думаешь, кто что заподозрил? Утром-то пересменка была, и те, кто тебя вчера с Димкой видели, на отдых ушли. А парень взял, сел в машину да поехал.

- Твою же мать! - рычу я и чуть ли волосы не рву.

Ну не дебил Покровский, а?! Он же убьется, дурной ушлепок!

Вот только на этот раз я сам за ним не поеду! Слишком много чести! Дам кому надо указания - пусть теперь сами шерстят поселок, отрабатывают свою зарплату. А я пока наказание для Покровского придумаю.

Когда алкаш оказывается дома, он вполне ожидаемо едва стоит на ногах и ошалело смотрит отупевшим взглядом. Идти сам не может, и парни в костюмах тащат его под белы рученьки. Морды у самих каменные и мне их даже почти жаль. Возиться с великовозрастным придурком - то еще удовольствие.

- Свободны! - рявкаю я, и охранники быстро исчезают, аккуратно положив тушку Покровского на диван в гостинной. Я бы на их месте так не нежничал. Бросил бы прямо на пол - все равно ничего не почувствует.

В припадке страшной раздраженности я хватаю большую стеклянную вазу со стола, иду на кухню, набираю полную тару воды и возвращаюсь для того, чтобы выплеснуть ледяную жидкость прямо на Дмитрия. При этом я нещадно пачкаю дорогую диванную обивку и ковер, но это беспокоит меня в последнюю очередь. Надо - уберут. Надо - и заменят. Вообще без разницы.

- Але, ты чего! - мгновенно взвивается с места парень, но тут же хватается за голову и опасно покачивается. Неаккуратно валится обратно, не смущаясь влаги, и болезненно морщится.

- Ты, ирод несчастный, скажи, зачем ты опять так накидался? - рычу я, наклоняясь над сыном друга, - Тебе делать больше нечего? Так ты только намекни - я в работу тебя с ушами засуну.

- Ой, Лев, давая без нравоучений, - отмахивается парень, - Ты совсем дурак, да? Тебе же Степаныч должен был передать - я армейского друга встретил. Ну, выпили чуток. Вспомнили дела прошлого и все такое…

- А за руль с похмельем садиться - тебя тоже в армии учили? - зло спрашиваю я Дмитрия, - А на смену выходить ты завтра как будешь? Тоже с бутылкой? Или с тазиком?

Я хватая подопечного за загривок и ощутимо встряхиваю. Тот охает, стонет и чертыхается. Неловко отмахивается, пытается скинуть мою руку, но безрезультатно. Я первым отпускаю его - уж больно противно держаться за сальные, давно не мытые волосы парня. Брезгливо вытираю ладонь о штанину и снова матерюсь. Ну не идиот? Такой ум, такой потенциал - и