Мораг Прунти - Рецепты идеального брака Страница 13

Только утром я поняла, что Джеймс тихо выскользнул из спальни через час после того, как лег, и провел ночь на кухне, читая. Я была чуть ли не более взбешена, чем если бы все было иначе, потому что я уже знала о жестокости брака. Я почувствовала себя обманутой в ожидании варварского вторжения, когда мой викинг-завоеватель вместо того, чтобы нападать на меня, пристроил на носу очки для чтения «Ежегодного Капуцина». Этого я не поняла.

В течение первого года Джеймс часто читал по ночам. Он никогда не просил, не предлагал, не льстил мне и не совершал никаких попыток домогаться меня, кроме того, что часто говорил мне, что я — красивая. Я совсем не была благодарна своему мужу за то, как он усмиряет свои страсти; я в своем невежестве считала его слабым. Сейчас я думаю, что если бы в тот первый год Джеймс взялся за меня более твердой рукой, наш брак был бы более гармоничным.

Но, когда мы внезапно становимся святыми, желая отдать свое сердце, мы узнаем, что наша жертва больше не нужна.

Вопреки всем ожиданиям, в тот год мне очень помогла мать Джеймса, Элли, которая с самого начала настояла, чтобы я звала ее христианским именем. Рано овдовевшая, она вырастила семерых детей. Элли учила старших, пока они не стали помогать ей с младшими. Она была находчивой, необычной женщиной. Отказавшись принимать милостыню от соседей, она пристроила детей к нескольким родственникам на фермы, пока сама провела несколько летних сезонов на работах в Англии бок о бок с нашими мужчинами. Тот факт, что вместо скандалов с соседями это ее решение принесло ей уважение, вполне дает представление о ней как о человеке. Элли Нолан не была фанатичной католичкой. Она была трудолюбивой, щедрой женщиной, которой было все равно, что скажут о ней люди. И, к чести нашего сообщества, о ней хорошо отзывались. Ни о чем этом я не знала и не думала, когда оказалась живущей рядом с матерью-инвалидом моего нового мужа. Все, что я знала, это то, что, к моему удивлению, она мне понравилась и что она была добра ко мне, хотя уж точно не должна была.

Скоро наш быт наладился. После того как Джеймс открывал школу в девять утра, я с завтраком Элли на подносе пересекала короткое поле. Готовить для нее мне было приятнее, чем для ее сына. Я находила похвалы Джеймса фальшивыми, думала, что он так говорит только из-за напряженной ситуации, царившей в нашем доме. Похвала Элли всегда была искренней, хотя у нее и не было причин высказывать ее. Она признавала, что плохо готовит, и приходила в восторг от моих оладий боксти, выспрашивала точный рецепт, а потом смеялась над своей идеей когда-либо приготовить их самостоятельно. Элли могла позволить себе смеяться над собой, и поэтому ее было так легко полюбить. Хозяйство в ее доме велось как придется, и, когда я начинала суетиться с уборкой, она звала меня, чтобы я села и почитала ей. Читать в одиннадцать утра, когда было полно работы, казалось мне странной идеей, но Элли настаивала, что нужно питать ум, как и тело.

Ее любимым стихотворением было «Женщина у озера» сэра Вальтера Скотта. В Элли по-прежнему было много огня, и ей нравилось описание кровавой битвы на Шотландских холмах. Она вместе со мной повторяла каждую строчку:

Пусть английские стрелы летели, как дождь,Кресты, розы и снова розы,Разили дико и без разбора.

Когда я доходила до женщин, оплакивающих своих погибших любимых, и мой голос начинал дрожать в каком-то великом признании в любви, я всегда чувствовала, что Элли знала: я думаю о Майкле. Она, конечно, была в курсе того, у меня был роман с янки. Но мне всегда казалось, будто Элли знала больше: что я не люблю ее сына, хотя перед полуднем я срывалась с места и бросалась домой, чтобы приготовить ему обед.

Я верила, что Элли любила Джеймса преданной страстной любовью, которую каждая мать испытывает к своим сыновьям. В любом случае мы с ней подружились. Она появилась в моей жизни недавно, но уже оказывала на меня огромное влияние. Возможно, потому что она дала мне почувствовать, что я была не такой плохой женой, какой притворялась. Возможно, ее безусловное одобрение сделало меня менее жестокой к Джеймсу, чем я могла бы быть. Хотя я по-прежнему была невнимательной с ним. Может быть, таким образом Элли просила меня быть хорошей женой ее сыну после того, как ее не станет. Просьба, высказанная в лоб, разумеется, не сработала бы. А может быть, я просто нравилась Элли, и она была рада, что мы стали родственницами. Я не знаю и никогда не узнаю.

Но вот во что я верю: у Элли Нолан было больше мудрости, чем я приобрела за все время своего замужества. Рано потеряв мужа, она поняла, как мало мы ценим настоящую любовь, когда она рядом с нами. Поэтические литературные страсти всего лишь вымысел. А правда любви, то, как она ускользает, когда ты пытаешься заполучить ее, то, как она разъедает твое нутро, когда ты понимаешь, что потерял ее, — эта правда намного глубже, чем романтические девичьи мечты. После смерти мужа Элли из последних сил боролась в одиночку, чтобы накормить, одеть и выучить своих семерых детей. Она понимала, что поэзия и страсть хороши для чтения перед камином. Но женщина, которая умела хорошо готовить и убирать в доме, была неплохим началом для ее работающего сына.

Элли знала, что любовь, сильная в начале, часто ослабевает в конце, сдается еще до конца гонки. Порой до финиша доходит тот, кто медленнее всех стартовал.

Но этому уроку ничто, кроме времени, не может научить.

Глава девятая

— Это, — говорит Дэн, когда мы подъезжаем к небольшому продуктовому магазину, — МакЛин авеню.

Он говорит это так, будто мы наконец достигли цели. Не в Йонкерсе, а в «жизни». МакЛин авеню — это место, где вы можете купить воскресный выпуск «Ирландской независимой газеты» и хрустящие хлопья «Танго», насладиться чашкой чая «Бэррис» с импортными колбасками и беконом или напиться ирландского пива в ирландском баре с людьми, которые тоже хотели бы быть ирландцами — вроде Дэна, и с некоторыми, кто претендует на то, что действительно является ирландцем, вроде меня.

На самом деле, Дэнов «пунктик» на все «ирландское» просто сводит меня с ума. Это единственное, что есть у нас действительно общего, но наше понимание того, что значит быть ирландцем, в корне разнится. Хоть я и не родилась в Ирландии, я провела там большую часть своего детства и студенческие годы. Для меня Ирландия — это мрачные коричневые болота, окрашиваемые переменчивым солнцем в тысячи оттенков пурпурного и золотого. Это горький запах горящего в сырой день торфа и пирог с ревенем моей бабушки. Это Джойс, Йитс, Бехан, Патрик Кавана — сложное творческое наследие, слишком обширное, чтобы пытаться его объяснить.