Игорь Матвеев - Помоги мне Страница 13

— Вы, русский, пить многа водка. Оттого и глупый такой, ха-ха.

«Насчет «глупый» — прав, сволочь, — со злостью подумал Зданович. — Что мне стоило поделиться своими подозрениями с Зиминым и Волохой? Так нет, боялся насмешек! Теперь вот вляпались — и не в дерьмо, а во что-то в сто раз хуже».

Бегло пролистав документы Волошко и Зимина, бородач задержался на паспорте Николая. Долго разглядывал темно-синюю обложку, шевелил губами, читая надписи на английском языке. Спросил что-то у Муссы. Тот отрицательно покачал головой и обратился к Здановичу.

— Ты — какой страна?

— Беларусь.

— Русский?

— Белорус.

— Какой бело-рус? Рус, что ли? Русский?

— Придурок, твою мать, говорят же ему — белорус, — пробормотал Волоха, и Мусса злобно заорал:

— Ты, еще раз скажи «прыдурак» — и я отрежу твой поганый язык!

— Извини, он погорячился, — проговорил Зимин, бросив на Волоху испепеляющий взгляд. — Больше не будет. Извини.

— Ладно, — буркнул Мусса. — Вы нам нужын живой, а то бы… Я много ваш русский бил в Афганистане во время война. Я знаю тоже узбек, тажык, кыргыз. Они многа воевал в Афгане. Беларус — такой страна нэ знаю.

— Ну, считай русский, — примирительно произнес Зимин. — Какая разница?

Мусса что-то сказал Камар Хану, и «председатель» кивнул.

— Щас сидет в тот комната, — пак ткнул пальцем в сторону внутренней двери. — Не шумет, не кричат. Если кричат — мы затыкат ваш поганый глотка грязный тряпка! Все ясна?

Так начался первый день их трехнедельного кошмара.

16

На похороны пришло десятка полтора человек.

Алла терпеливо ожидала в стороне, наполовину скрывшись за огромным памятником из черного мрамора, поставленным какому-то местному «авторитету». Стоящие у большого ящика, — она почему-то не могла назвать это «гробом», — какие-то люди, видимо соседи, говорили о покойном красивые слова. До нее долетали обрывки фраз: «всегда помогал… никогда не отказывал… вежливый, здоровался…»

То, что она не видела Ника мертвым, в открытом гробу, давало ей некую безумную надежду. Что, если они все напутали и хоронят какого-то другого человека, а он на самом деле остался жив? Сколько таких случаев было во время афганской войны! А в Отечественную, когда приходила похоронка на человека, который все же сумел перехитрить смерть? Но тогда зачем она вообще пришла сюда, зачем решила просить ту папку?

Говорили недолго.

— Еще кто-нибудь хочет сказать? — спросил тучный пожилой мужчина в сером, не очень умело поглаженном костюме. «Вдовец, но общественник, — подумала Алла. — Из соседнего подъезда. На таких держатся все многоквартирные дома. Субботники, воскресники, сбор подписей против строительства гаража или автостоянки…»

Повисла пауза. Все уже было сказано. Умершего очень будет недоставать им всем. До окончания поминок.

Восемь здоровых мужчин с большими усилиями спустили на толстых веревках тяжелый гроб в свежевырытую могилу. Потом каждый бросил по горсти земли, последней — вдова, полная женщина в темном, немодного покроя платье, черном платке. Наталья Алексеевна Зданович, учительница химии, или «химица», как беззлобно называл супругу Ник. Ее поддерживал под локоть парень лет двадцати пяти. Сын? Вряд ли: он в Канаде, не успел бы добраться. Племянник? Впрочем, какая разница?

Через десять минут над могилой вырос холмик земли, утонувший в цветах и венках с траурными лентами. «Николаю Здановичу от соседей…», «Память от жены и сына…» По дорожкам кладбища люди потянулись к ожидавшим их двум ветхим «пазикам».

Алла вышла из-за памятника и направилась к женщине.

— Простите…

Та подняла на нее удивленные и какие-то бесцветные глаза.

— Меня зовут Алла. Алла Максакова. Может быть, Ник… то есть Николай Владимирович говорил…

— Так это вы? — сухо произнесла женщина. — То-то я думаю, где он стал пропадать? Вот, значит, к кому он бегал…

Она окинула Аллу изучающим взглядом, потом недоуменно хмыкнула: увиденное, вероятно, не произвело на нее особого впечатления.

— Ну и что вы хотите?

— Ничего… вернее, понимаете, Николай… Владимирович писал стихи… у него осталась папка…

Произнося эту фразу, Алла почему-то испытала чувство ни с чем не сравнимого унижения и с опозданием пожалела, что вообще затеяла все это.

— Понимаю, — оборвала женщина, — вам нужна папка с его стихами. Надо же, какую романтическую натуру встретил Николай на старости лет! Ну да, конечно, родство душ и все такое! Куда мне, училке химии, до поэтов! А то, что он не работал много лет и жил на мою зарплату, этот ваш поэт, вы знаете? На гитаре бренчать, конечно, легче! А сколько получает учитель в средней школе, вам известно?

— Но… но он просто не мог найти работу по своей специальности, — возразила Алла, с досадой отметив, что ввязывается в бессмысленную дискуссию. — Потому он и уехал в Пакистан. Если бы…

Господи, да как они могли прожить вместе столько лет?! Это же обыкновенная выпускница педфака, отдававшего в те времена предпочтение абитуриентам из сельской местности! Она же неинтересна, как старые обои на стене! Несомненно, закончила вуз то ли на крепкую тройку, то ли на слабую четверку, да и то из-за зубрежки, а не за счет своих способностей! Так бы и гнила в деревенской школе, если бы Ник не перетащил ее в Минск. И что он нашел в ней? Вот уж действительно любовь зла!

Наверное, эти мысли ясно читались на ее лице, потому что Зданович смотрела на нее уже с нескрываемым отвращением.

— Тетя Наташа, пойдемте, — молодой человек потянул женщину за руку, неприветливо глядя на Аллу.

— Так что насчет?..

— В общем так: не дам я вам никаких стихов! — отрезала вдова.

— Но… ведь вам они не нужны.

— Не нужны. Но и вы ничего не получите!

Осуществив свою маленькую месть, Наталья Зданович гордо расправила плечи и, стряхнув руку племянника, зашагала по дорожке кладбища.

17

Когда повозка, наконец, остановилась, горизонт уже тронули первые лучи восходящего солнца.

Проснувшись от резкого толчка, Николай какое-то время не мог сообразить, где находится, и бессмысленно смотрел в светлеющее небо. Потом события предыдущего дня стали фрагментами возникать в его мозгу, как изображение на фотобумаге, брошенной в ванночку с проявителем: Мусса, выводящий его во двор, дымовые шашки, атака спецназа, бегство…

Зданович вытер рот грязной тряпкой, служившей ему платком, и вдруг обнаружил, что она потемнела. Кровь? Раньше этого не было. Он уже много дней чувствовал слабость, разбитость во всем теле, боль в груди… Но крови не было. У него начала идти горлом кровь, что это может значить? Что-то с легкими? Или с желудком? Или все вместе?