Ты пожалеешь (СИ) - Ру Тори Страница 14

Не помню, чтобы я отключала звук. Я вообще плохо помню вчерашнее утро.

В Лондоне сейчас около семи, рабочий день в Жениной фирме закончен — нажимаю на «вызов», и после первого гудка братец орет в мое ухо:

— Ты где? Почему не отвечаешь на звонки??? Немедленно вали к Артему, он уже сутки тебя ищет. Сбился с ног!

— Мне есть где переждать шумиху… — мямлю я, но моя неуверенная фраза утопает в потоке ругательств и внушений:

— Охранник утверждает, что дома тебя нет. Катюха не знает, где ты. Уж не у того ли ушлепка ты в гостях, а, сестренка? Пойми ты, нам нельзя ссориться с семьей Темыча. Не сейчас. Без их поддержки отец не выберется.

— Уже поздно, Жень… Да и вообще: как мои ночевки у парня будут выглядеть со стороны?

— А как это сейчас выглядит? — Женя задыхается от негодования. — С Артемом вы хотя бы официально вместе. Ладно, не бойся: у него есть пустая комната. Не притронется он к тебе — или будет иметь дело со мной. Я приеду, как только разгребу тут дела. А пока — на тебя вся надежда. Не уподобляйся мне. Помоги отцу, у него больше никого нет.

Он взывает к моей совести еще долго, но я не слышу.

Тогда, три года назад, брат по-крупному подвел отца, вляпавшись в скандал. «Сынок мэра под следствием» — новость несколько месяцев не сходила с первых полос. От двух тяжелейших ударов судьбы папа поседел.

Женя от греха подальше отправился в Лондон, а я осталась единственной опорой.

Прошу брата успокоиться, прощаюсь и опускаюсь на колючий теплый плед.

Когда-то отец Артема и папа вместе учились в вузе. Потом мой отец поступил на муниципальную службу, а отец Артема открыл собственный бизнес. Дела у обоих складывались успешно — приятель-бизнесмен не пожалел денег, папу назначили главой города, и тот, в свою очередь, отплатил ему тем же — стал привлекать его организации для строительства значимых городских объектов.

Они сотрудничают много лет, и папа был спокоен — мы с Артемом поженимся, и этот брак станет пожизненной гарантией влияния, достатка и благополучия.

Теперь папа арестован. Игры кончились. Все предельно серьезно.

Быстро сбрасываю уютную футболку Харма и переодеваюсь в свои шмотки — дорогие, неудобные, холодные. К горлу подкатывает ком, глаза жжет. Я реву, и от безысходности ломит переносицу. Мне жаль. Мне так жаль…

Харм ни за что меня не простит. Он не поймет моих объяснений, потому что не приемлет условностей. У наших отношений нет и никогда не было будущего. Лучше прекратить все прямо сейчас.

Вешаю сумку на плечо, бегу через прихожую, влезаю в непросохшие туфли, но Харм выходит из душа и молча пялится на меня.

На нем только джинсы, от тела исходит пар, на кончиках волос блестят прозрачные капли. Застегиваю молнию на кармане и деловито сообщаю:

— Мне пора. Звонил мой парень.

Кажется, теперь я знаю, кто отключил звук на моем телефоне, но легче не становится — если бы только таким способом можно было решить все проблемы…

Харм мнет в руках футболку и усмехается:

— Клоун опомнился? Долго же он тормозил…

— Харм, давай прекратим. Пожалуйста! — умоляю я, но он спокойно возражает:

— Ты же не породистая сука для случки. Эта затея с династическим браком — вообще какая-то лютая дичь. Скажи ему, что не приедешь, и просто останься со мной. Пошли их всех на…

— Ты не понимаешь! — Я принимаюсь нескладно врать: — Он мне действительно нравится. Он старше и не замечает таких, как я, поэтому я и творю глупости. Его не было в городе, но сейчас он приехал и все решит. Спасибо, что помог в сложной ситуации, но больше мне ничего не нужно. Ты мне не нужен.

Харм прищуривается, отбрасывает футболку, прет на меня и толкает к стене. Я съеживаюсь в ожидании худшего, но он глубоко и настойчиво меня целует.

— Зато ты мне нужна, — шепчет он в мои губы. — Очень. Не ведись, если когда-нибудь скажу обратное. Я всегда… буду… любить тебя…

Пиджак летит на пол, Харм смахивает с комода мелочь и ключи и, продолжая шептать что-то странное, усаживает меня на него. Слух не воспринимает слова, но сердце отзывается на каждое.

Он всегда будет меня любить… Я так долго ждала его признания, но… не ожидала услышать так скоро.

Вслед за пиджаком на паркет приземляется остальная одежда, прикосновения пальцев и губ оставляют на коже ожоги. Я боюсь боли и уверена, что Харм намерен ее причинить, но ничего не могу с собой поделать — кровь шумит в ушах, дыхание срывается, а силы исчезают.

Он должен знать, что это — мой первый раз, и я открываю рот:

— Харм… — Но он запечатывает его поцелуем, расстегивает ремень, разводит мои колени и резко подается вперед. Я вскрикиваю.

До него доходит — он замирает и, выругавшись, убирает руки с моих плеч. Но потом будто включается и раз за разом причиняет такую боль, от которой я оказываюсь на грани обморока.

Смотрю в его пустые ледяные глаза, а на мои наворачиваются слезы.

Он ко мне ничего не чувствует. Все — ложь.

Кусаю губы, всхлипываю, шиплю.

«Я тоже тебя не люблю. Да пошел ты!..»

Все заканчивается. Он застегивает джинсы, натягивает футболку и, прислонившись к стене, спокойно наблюдает за моими судорожными попытками одеться.

Стараюсь не смотреть на него, не встречаться взглядом, делаю вид, что все хорошо…

Но к ногам падает скомканная тысячная купюра, и мне становится дурно. Готова поспорить — это та самая купюра, которую я кинула ему в кофр летним вечером на площади. Поднимаю голову, но лучше бы я этого не делала — на бледном лице Харма застыла издевательская ухмылка, похожая на оскал.

— Ты даже этого не стоишь. Передавай привет парню. — Он быстро накрывает нос ладонью и кивает на дверь: — А теперь — выметайся.

Глава 21

Покачиваясь, я выхожу в сентябрьскую ночь. Черные кроны, фонари, звезды и провода кружатся над головой каруселью, асфальт уплывает из-под ног.

Не хватает воздуха, руки не слушаются, колени дрожат, словно я очутилась в теле тряпичной куклы. Грудную клетку распирает от боли и злости.

— Скотина! — выплевываю я. — Мразь. Гребаный урод…

Меня поводит.

Как я могла повестись на его дешевые разводы? Как могла поверить в искренность и раскрыть душу, если все мои встречи с ним заканчивались подлыми подставами с его стороны?

У нас нет ничего общего, так почему судьба вечно сталкивает меня с его самодовольной ублюдочной рожей?

Слова Жени о том, что нельзя никого к себе подпускать, уже не кажутся абсурдными — вероятно, наш красавчик Даня специально увивается за богатыми девочками и рассказывает им слезливые истории из придуманного прошлого. Я у него далеко не первая — сегодня он наглядно это продемонстрировал.

Прищурив опухшие от слез глаза, смотрю на экран смартфона. Такси в пути всего десять минут, но это время кажется вечностью.

Утираю рукавом нос, прячу кулаки в карманы пиджака и бреду по асфальтовой дорожке. А в висках назойливо стучит:

«Надо было плюнуть ему в лицо, хорошенько вдарить между ног коленом, обозвать малолеткой и нищебродом — это же так обижает нашего мальчика…

Надо было унизить его, сделать в тысячу раз больнее. Только вот едва ли найдется способ превзойти его идиотскую выходку.

Надо было забрать эту чертову тысячу, потому что он даже ее недостоин!»

Но я просто молча ушла.

С гордо поднятой головой и не различая перед собой предметов.

На ум приходят блестящие полные презрения слова, которыми следовало бы наградить его на прощание, но порыв быстро сходит на нет.

Есть поступки, которые невозможно простить. Они убивают все живое внутри — выжигают сердце, вытаптывают светлые помыслы и чувства. После их совершения человек просто перестает существовать в мире, где живу я.

Как девочка, с которой я полсмены дружила в «Артеке». Как одноклассницы на предпоследнем году учебы в гимназии. В определенные моменты они предали меня и остались в прошлом. А я пошла дальше.