Я тебя проучу - Лея Кейн Страница 14

— Ты знаешь, кто моя настоящая мать? — задаю вопрос, не узнавая собственного голоса.

Мама молчит. Поворачиваюсь к ней, отчего она вздрагивает. Кивает, поджав губы, и отвечает хрипло:

— Знаю.

Глава 7

Враждебный. Горький. Будоражащий. Кислотно-ядовитый. Именно таким становится воздух, которым я дышу. Весь мир настроен против меня. Направлен на мое уничтожение. Я жду удара от Богатырева, а его наносит мать — женщина, почти тридцать лет вравшая мне прямо в глаза.

Я словно в тумане выхожу на улицу — под накрапывающий дождь. Стою посреди тротуара, вызывая недоумение у спешащих скрыться в домах прохожих. Какой-то старик что-то у меня спрашивает, но я его не слышу. Его голос не более, чем шум, причем перебиваемый шелестом листвы и гулом тонущего в быстро надвигающихся сумерках города.

Мокрая рубашка уже прилипает к телу, когда я сажусь в машину Мадлен и рыскаю в бардачке. Нахожу сигареты и зажигалку и закуриваю. Закашливаюсь от первой же затяжки, но вдыхаю никотин снова и снова. Голова начинает кружиться, по мышцам льется пьянящая слабость.

Какой же ты друг, аноним, если с треском разодрал мой мир на куски?! Порой правда настолько сурова, что лучше жить в неведении. Теперь я убеждена: Ярославу не нужно знать о тайнах моей связи с Богатыревым. Это его разобьет. Нанесет рану, которую ничем не залечишь.

Докуривая сигарету, замечаю в ящике початую бутылку хорошего виски. Мадлен умеет развлекаться. Даже открытая упаковка презервативов попадается и вибратор.

— Ну ты и безобразница, — усмехаюсь, откупоривая бутылку и вдыхая пары терпкого алкоголя.

Выдохнув, делаю глоток. Еще один. Еще и еще. Проглатываю горячие комочки бьющего в голову напитка, почти не морщась. Откидываюсь на спинку сиденья, поворачиваю ключ в замке зажигания и включаю «дворники». Дождь уже льет как из ведра, ручьем стекая по ветровому стеклу. Смахивая воду, наблюдаю за опустевшим двором. Ночь захватила его внезапно, накрыла своим непроницаемым холодным куполом, разогнав всех по домам. Только неоновые вывески, размазывающиеся за стеной дождя, напоминают, что вокруг бурлит жизнь. В то время, как во мне закипает ярость. И тут я понимаю, что мне даже пойти некуда. Ярослав не должен видеть меня такой. На Мадлен пора перестать вешать свои проблемы. А больше я никого к себе не подпускала за последние семь лет. От всего мира оградилась колючей проволокой под высоким напряжением. Чтобы больше не быть растоптанной, униженной, обманутой, опозоренной.

Я смирюсь с тем, что мама меня предала. Она всегда была суровой, жесткой, где-то резкой и безжалостной. Но папа! Как он мог?! Неужели ни разу не возникало желания поведать мне правду о моем рождении? Разве я стала бы любить его меньше? Наоборот, мое уважение к нему выросло бы в геометрической прогрессии. Он не бросил жену после страшного диагноза, не променял ее на другую — на женщину, способную родить ему родного ребенка. Он растил меня — жалкое порождение какой-то слабачки!

Утерев скатившуюся по щеке слезу, завожу машину и выруливаю со двора. Впервые в жизни пьяная за рулем. Хотя встретить в такую погоду гаишника — нечто фантастическое. Впрочем, пусть меня поймают, арестуют, отберут права. Пусть Богатырев использует это и отнимет у меня дочь. Мама же этого добивается! Не удивлюсь, если она, воспылав нежными чувствами к Богатыреву, сама выложила ему тайну всей жизни, а тот воспользовался этим. Не зря же он угрожал мне сегодня, советуя не вынуждать его идти на крайние меры. Ох, если бы я только знала, ЧТО он подразумевает!

Всякий раз, когда я думаю, что хуже уже не будет, попадаю вот в такую задницу. Наверное, расплачиваюсь за грехи биологической мамаши. И тянуть мне эту лямку до скончания моих дней. Вылезая из одной дыры, попадать в следующую. Не видать мне счастья с мужиками. Либо они скоты, либо я их недостойна.

Выехав на дорогу, вливаюсь в редкий неторопливый поток машин и направляюсь за город. Бродить по кладбищу посреди дождливой ночи не самая прекрасная затея, но мне действительно больше некуда пойти. В баре или в клубе дров наломаю в таком состоянии, а там хоть выплачусь, успокоюсь.

Как только проскакиваю дорожный знак «Конец населенного пункта», выжимаю максимум скорости, плевав, что асфальт под старой резиной, как расплавленное масло, по которому я не еду, а качусь.

Нашариваю бутылку и делаю еще глоток, проигнорировав знак крутого поворота. Слишком поздно соображаю, что вовремя не сбавляю скорость, с визгом колес слетаю в кювет, перескакиваю через жуткие кочки и врезаюсь в дерево.

Моя голова встречается с выскочившей перед носом подушкой безопасности, и от хруста в шее я едва не теряю сознание.

Машина шипит, будто тает под непрерывным ливневым потоком. «Дворники» работают, словно психованные. Уцелевшая фара освещает край поля и треснувший ствол сухого тополя. Кое-как подняв голову, гляжу на капот. Крышка смята, из-под нее валит то ли дым, то ли пар.

Понимаю, что из машины надо выбираться, но сил нет. Будто парализованная откидываюсь назад и прикрываю глаза. Жутко клонит в сон. В воображении появляется теплая кровать с мягким одеялом. Я мысленно укутываюсь в него после чашки горячего какао, нежусь и засыпаю…

Тьма — густая и убаюкивающая. Она обволакивает меня нежным бархатом. Похожая на надежные объятия сильного мужчины. Который выдергивает меня из этого мини-ада, прижимает к себе и уносит в безопасное место. Я чую его запах — знакомый, родной. Жадно вдыхаю его полной грудью и млею.

— Дура! — рычит он, заворачивая меня в свой пиджак.

Разлепляю глаза, приглядываюсь к полумраку салона машины и пригвождаю взгляд к нависшему надо мной лицу. От злости на нем играют желваки. Глаза метают молнии — ярче тех, что с раскатом грома освещают небо.

Закончив возню, он смотрит мне в глаза и фыркает:

— Рано тебе еще на тот свет, Рита. Я не разрешил.

Хлопает дверью, обходит машину и, сев за руль, пальцами зачесывает назад свои влажные волнистые волосы.

— Ты чт-то, след-дил з-за мной? — спрашиваю заплетающимся языком.

Задирает свою ручищу, поворачивает на меня зеркало заднего вида и стреляет пронзительным взглядом темно-зеленых глаз.

— Ты тоже следила за мной.

Заводит машину, а я без сил падаю на сиденье и проваливаюсь в беспамятство с одной навязчивой мыслью: Богатырев только что спас мне жизнь.

Сон забрасывает меня в прошлое — в то