Очертя голову - Маргарита Ардо Страница 14

— А-а… — Я закусила губу и снова почувствовала во рту вкус манго, малины и стыда. Голова закружилась. Вспомнились звонки на его мобильный. Господи, да ведь Лука настоящий Остап Бендер! Он всё рассчитал!

— Ешь тарталетки. Глянь сколько малины, как ты любишь! — Паша кивнул на коробку с угощениями на прикроватной тумбочке.

— Спасибо! Ты заботливый.

— Цени! — Он снова навис надо мной, притянул за талию, вызывая самые противоречивые чувства.

— Ценю, — тихо сказала я и смутилась, будто вру.

Ну что же это я?! Мне же нравилась его уверенность, твёрдость, решительность. Я смотрела на столь знакомое лицо, на высокий лоб, крупноватый нос, упрямый подбородок, делающий его похожим на римского полководца. Черты немного резкие, но очень мужские, глаза неулыбчивые, умные, руки сильные, вот этот шрамик на подбородке, который он поставил в детстве. Паша сказал, что упал на заборчик в палисаднике. Я так хорошо его знаю! Мне же он нравился!

«И сейчас нравится», — сказала я себе твёрдо и чмокнула его… в нос. Почему-то по-другому не получилось.

— Ой, Сончик, — засмеялся Паша, потискал слегка и завалился на спину. — Совсем ты ещё девчонка! Ладно, спи! Я ужасно нагулялся. Устал. Но завтра будь как штык! Завтра с итальяшками едем в Сен-Тропе. На халяву!

Меня опять покоробило. Он подмял под себя белую подушку и, закрывая веки, пробормотал:

— Правильно я тебя выбрал. Неиспорченную. Неизбалованную. Кто бы там что ни говорил…

Паша тут же захрапел, а я озадачилась: «А кто что говорил?» Его родители меня только по скайпу видели, они во Владивостоке живут… А друзей он почему-то домой особенно не приводил. Только встречался на футболе вне дома. Лишь один раз у нас был его знакомый, высокий, хорошо одетый, с роскошным перстнем на пальце, и, как ни удивительно, с шёлковым шейным галстуком под пиджаком. Иван Аристархович был вежлив, разговорчив, но сух. Паша относился к нему не просто с уважением, а с настоящим благоговением. И сказал потом:

«Знаешь, говорят: если хочешь вырасти, дружи с теми, на кого стоит равняться. А до Ивана Аристарховича мне ещё как до Луны пешком». И мне показалось, что этот загадочный наставник меня как раз одобрил.

Паша спал крепко, распространяя вокруг себя рулады храпа и винные пары, а я лежала долго-долго, глядя в белый и совсем не «евро» потолок. Заснуть не получалось. Я потихоньку выбралась из-под Пашиного бока и вышла через нашу дверь на балкон.

Средиземноморская ночь сияла звёздами, заглядывала прямо в душу, задавая неудобные вопросы, шумела пальмами, пахла олеандрами, соснами, эвкалиптами. Я облокотилась о перила и мечтательно посмотрела вдаль, на море, а потом в заросли сквера у дома. На мгновение показалось, что я вижу в густой темноте — там, куда не попадал свет фонарей, что-то белое. Сердце дрогнуло и зашлось трепетом, словно по нему пробежался тонкими пальцами южный бриз. В голове мелькнуло:

«Лука?!»

Нет, только хотелось… Стоп, разве хотелось? Ведь нет! Но мурашки накрыли меня сверху вниз, как плащом, отвечая что-то иное.

Ранее

Лука спрыгнул с балкона, чувствуя бешеный азарт и игристую лёгкость, какая случается после удачной шалости. Друзья поджидали его на набережной. Девушки, Бьянка и Марта, куда-то отошли.

— Эй, брат! Ну как оно, как?! — подскочили Микеле, Винченцо и Рауль.

— Всё получилось! — Лука показал двумя пальцами знак победы.

— Мамма мия, остался я без байка? — хлопнул себя по коленям Микеле. — Гони доказательство!

Лука покачал головой, смеясь:

— Нет доказательства.

— Как нет?! Почему нет?! Мы что, зря развлекали твоих русских целый час?! — воскликнул Рауль.

— За мой счёт, — напомнил Лука.

— Друг мой, — положил руку на плечо Луке коренастый Микеле, — если ты не в курсе, то некоторым и пяти минут хватает на то, чтобы продолжить род. А селфи с поцелуем делается вот так. — Он скорчил рожу, вытянув губы дудочкой и наклонился к Винченцо.

Тот отскочил:

— Фу-у!

Все рассмеялись, а Микеле добавил:

— Вообще-то тебе не селфи с губками делать, а штаны на голове завязать. Прикинь, Лука, Винченцо собирался Хелену сюда пригласить!

— Хелену?! — вытаращился Лука. — Совсем сбрендил?!

— Вот и я говорю, — хмыкнул Микеле. — Сбрендил. Но нашим планам по Сен-Тропе суждено реализоваться! Так что у тебя будет завтра второй шанс, не проворонь, брателло!

— Клюнули? — обрадовался Лука.

— А то! Мы-то свою часть пари выполняем, не то, что ты! — распрямил плечи Рауль.

— Я тоже кое-что делаю. Ладно, пошли пить кофе, братья! — приобнял друзей за плечи Лука и сказал их любимую поговорку: — Cafe in Italia si beve con tre C: caldo, in compania e cosy![10]

Все парни отрепетированно показали друг другу традиционный жест, как будто пьют кофе с оттопыренным пальцем, похожие на Пиноккио с золотым ключиком. И с хохотом пошли искать заблудившихся где-то Марту, Бьянку и кофейню заодно.

Далеко за полночь все разошлись по домам, точнее по комнатам в доме тётки Микеле, которая и научила готовить Луку самое восхитительное на свете Пармиджано из овощей, густо присыпанное тёртым в тонкую стружку сыром. Во Фрежюсе у неё годов с восьмидесятых и по сей день работала забегаловка с пиццей и едой навынос, и туристы в очередь выстраивались. Никогда ничего на вечер не оставалось.

Лука поболтал немножко с тёткой Лючией, стриженой, как все пожилые итальянки, коротко, приземистой, полной, с ярко-голубыми глазами в опасных чёрных ресницах, попрощался с друзьями и вдруг сам собой оказался у ворот многоквартирного дома на рю де Вали. В двух шагах от тётки Лючии и… так получилось.

Ночь, густая, южная, почти фиолетовая, была тёплой и дружелюбной. То тут, то там кто-то болтал, возвращаясь с поздней прогулки. Шумела листва, трещали цикады. И было просто хорошо.

Лука набрал код на калитке, который случайно сболтнула подруга Боккачины, прошёл по дорожке и свернул в глубину сквера. Побродил бесцельно. Потом сел на скамейку у стилизованного колодца, во мраке кажущегося каменной глыбой, и быстро нашёл глазами