Поцелуев мост - Наталия Романова Страница 14

— А ты? — задала я глупый вопрос.

— Э… — Федос замялся на секунду, что было совсем не похоже на Федоса. — Вообще-то, да. Но не на этом, — подчеркнул он, я же отчего-то выдохнула. — Этот на прошлой неделе купили, — добавил он, заставив меня снова набрать воздуха в лёгкие.

— Где ты ещё занимался этим? — для чего-то спросила я.

Где только ни занимались люди сексом, находились безумцы, которые делали это при прыжке с парашютом или при погружении на экстремальную глубину. Федос не был похож на человека, который совершал этот акт только в миссионерской позиции, натянув на голову ночной колпак. Да что там, я знала это. Частично, всего лишь на тысячную долю, но ведь знала.

— Да много где, на самом деле, — небрежно подтвердил мои мысли Федос, взлохматил короткие волосы. — В поезде, машине, самолёте — последнее отстой, тесно. Хуже только на берегу океана.

— Тоже тесно? — засмеялась я.

— Нет. Песок везде лезет. Если женщина сверху — тебе в задницу. Если она снизу — ей в самое сокровенное. Стоя или раком, например, уже не в океане, не считается. А ещё крабы.

— Что крабы? — не поняла я.

— Всё время кажется, что краб в яйца вцепится, — заявил Федос.

Глава 6

Секс на столе мы так и не попробовали, вернее, не попробовала я. У Федоса опыт имелся, о чём он не стесняясь, рассказал. Чего, вернее, кого ему было стесняться? Уж точно не бывшую соседку, которая всю его юность была в курсе любых, самых сокровенных тайн.

Вот, например, кто в целом мире мог знать, что в седьмом классе ему нравилась старшеклассница с романтичным именем Ассоль, которая его в упор не замечала? Федос тогда страдал целую четверть — третью, самую длинную. А я — знала.

Ведала и про то, что Федос с приятелями однажды обнесли ларёк в торговом павильоне недалеко от нашего дома. Забрали, вернее, украли, только сигареты и алкоголь. Утром, когда протрезвели, почти всё вернули, стыдно стало. Оказалось, что в ларьке тогда работала женщина, у которой ребёнок был инвалидом детства, ущерб от кражи заставили бы выплачивать именно её, хозяин не заморачивался со страховкой товара и даже с сигнализаций.

Про Маринку в девятом классе знала. Про курение в парадной, про первый сексуальный опыт и первые «легальные» заработки знала — работа на автомойке. Про «нелегальные» и не всегда законные, кстати, тоже. Потом-то он вырос, отдалился, вернее, мы оба отдались друг от друга — просто время такое пришло. Но все события детства Федоса проходили на моих глазах, а некоторые — при непосредственном участии.

Это не считая того, что Федос совершенно не умел стесняться, скорей всего, он и слова такого не слышал: «стеснение».

Я же, когда дело совершенно внезапно для меня едва не обернулось сексом в рабочем кабинете Федоса, прямо на его столе из натурального дерева, которое приятно холодило бёдра и ягодицы, вошла в состояние ступора.

Против я не была. В мой тщедушный организм словно вселилась нимфоманка в период обострения. Я хотела Федоса на столе и под столом тоже, но сказать однозначное «да» не могла. Неожиданно выяснилось, что в глубине души я знатная пуританка, которая совершенно не готова делать это, зная, что за дверью сидит рыбка-попугай и молотит пальцами с ярким маникюром по клавиатуре.

— Ладно, — благодушно махнул рукой Федос. — В следующий раз.

— В следующий, — кивнула я.

Уточнять, когда именно Федос планировал этот мифический раз я на всякий случай не стала. В этом столетии или уже в следующем? На этот век я не надеялась, а в следующем меня вряд ли воодушевит подобная идея.

— Слушай, чем займёмся? — спросил меня Федос, отодвигая с центра стола на край.

В центр вернулся ноутбук, взгляд Федоса при этом переместился с моих губ, которые пылали от быстрого, жадного поцелуя.

— Ты работаешь, — ответила я очевидное.

Несколько минут назад Федос внимательно смотрел в монитор, хмурился, иногда перебирал стопку листов на столе, после снова смотрел на ноутбук или отстукивал ручкой ритм известной кричалки фанатов «Зенита». Не стать фанатом футбольного клуба под сине-бело-голубым флагом получилось только у меня из всей нашей компании выросшей среди дворов-колодцев, проходных дворов и подоконников парадных, выходящих на Питерские крыши.

— А, фигня, — кинул Федос, тут же нажал «завершить работу». — Чем займёмся? — повторил он свой вопрос. — Куда поедем?

— Не знаю, — неопределённо пожала я плечами.

Секундой раньше я честно намеревалась спрыгнуть со стола, но большая рука припечатала моё бедро, что почти пригвоздило меня к месту. Я уставилась на загорелую, крепкую ладонь с длинными пальцами, которая почти обхватила мою тонкую ногу. С эстетической точки зрения это смотрелось шикарно, хоть хватай карандаш и рисуй. Чувствовалось же ещё прекрасней. Если бы моя нога была кошкой, уверена, она бы мурлыкала на весь кабинет.

— А куда можно? — пробубнила я, потому что Федос молчал.

Он глазел на ту же самую картину, на которую уставилась я. Мы оба смотрели на загорелую ладонь на бледном бедре.

— Куда хочешь. Ресторан, театр, кино, скалодром, а хочешь — на море.

— Какое море? — для проформы уточнила я.

— Вернее, океан: Таиланд, Вьетнам, Мальдивы — там виза не нужна.

— Загранпаспорт нужен, — фыркнула я.

— Ну-у-у-у, — исчерпывающе протянул Федос. — Погоди, у тебя нет загранника? — выдал он таким тоном, словно узнал, что у меня хвост, нет, два хвоста, а не просто-напросто нет нужного мне документа.

— Нет, — равнодушно пожала я плечами.

За всю мою сознательную жизнь мне ни разу не пришло в голову сделать этот самый паспорт. Путешествовать я всегда хотела, ещё как. Особенно во времена, когда изучала историю искусств. Увидеть своими глазами синий цвет Рафаэля, Лондонскую национальную галерею, Дворец Барберини, Палаццо Питти, Ватиканскую пинакотеку, наконец. Только не всё, что хочется, возможно в жизни — эту истину я поняла, будучи совсем маленькой.

Мне хотелось дорогого фирменного пупса, которого можно было кормить из бутылочки специальной смесью, огромный домик для Барби и автомобиль для неё же. Я хотела карету для куклы Золушки, интерактивную кошку и костюм Снежной Королевы с короной, усыпанной «драгоценными» камнями. Только на все мои желания были необходимы деньги, финансы же мамы — единственной, кто