Проклятое сердце (ЛП) - Ларк Софи Страница 14

Прежде чем я успеваю сказать хоть слово, он хватает меня за талию, и моя рука оказывается в его.

— Прошу прощения… — протестует Жюль.

— Не возражаете, если я возьму ее, — рычит мужчина.

Это не вопрос. Он уводит меня прочь, даже не взглянув на Жюля.

Я поняла, что это Данте, с того момента, как увидел его тело. В комнате нет мужчины с такими широкими плечами. Если бы я уже не догадалась, этот грубый голос и опьяняющий аромат его одеколона выдали бы его.

Я только удивлена, что ему вообще удалось попасть внутрь — я сомневаюсь, что он есть в списке спонсоров для KIPP. И я не ожидала, что у него есть идеально сидящий костюм.

— Что ты здесь делаешь? — говорю я, глядя на него снизу вверх.

За маской его глаза выглядят еще свирепее, чем когда-либо.

— Смотрю, как ты танцуешь с другим мужчиной, — рычит он.

От резкости в его голосе у меня по спине бегут мурашки. Его рука поглощает мою. Я чувствую жар, исходящий от его тела.

Я не могу прочитать выражение его лица, но чувствую, как его мышцы напрягаются от ярости.

— Ты ревнуешь? — шепчу я.

— Очень сильно.

Не знаю почему это вызывает во мне трепет удовольствия.

— Почему? — спрашиваю я.

В ответ Данте только крепче прижимает меня к себе.

Я чувствую, как все присутствующие поворачиваются, чтобы посмотреть на нас. Невозможно не заметить самого высокого мужчину в комнате. Другие танцоры создают для нас пространство, никто не хочет быть раздавленным Данте, когда он кружит меня под «Вальс для мечтателей».

Обычно мне не нравится, когда люди пялятся на меня, но прямо сейчас мне все равно. Они могут шептать все, что им заблагорассудится. Все, что меня волнует, это пальцы Данте, сомкнувшиеся на моей талии, невероятная сила, с которой он разворачивает меня, и то, как он ни на мгновение не отрывает глаз от моего лица.

— Почему я ревную? — говорит он, отвечая на мой вопрос.

— Да.

Он крепко прижимает меня к себе.

— Потому что мне все равно, даже если в этой комнате находятся самые богатые и модные ублюдки в мире. Ты принадлежишь мне.

8. Данте

Я пришел на бал, чтобы удивить Симону.

Я купил билет по возмутительной цене у человека, которого действительно пригласили. Потом я достал свой единственный костюм и даже нашел маску.

Я сделал все это, чтобы увидеть ее улыбку, когда она поняла, что я проник на единственную вечеринку, которую мы могли посетить вместе, где никто даже не видел моего лица.

Но затем я оказался здесь. Я упивался богатством и властью в этой комнате. Здесь находится каждый богатый и влиятельный человек в Чикаго и из других городов по всей округе. Я оглядел комнату, полную красивых людей, в поисках самой сногсшибательной женщины из всех.

И я увидел, как она танцует с другим мужчиной.

Я сразу узнал Симону. Ни у кого нет такой сияющей кожи, как у нее, или фигуры, которая затмевает даже самое показное платье. Она заставляет каждого мужчину в комнате пускать слюни от зависти. Счастливчик, с которым она танцевала, знал, что он далеко не в своей лиге.

Но я все равно ревновал. Так чертовски ревновал, что я едва мог дышать.

Я мог сказать, что парень был богат только по его часам и костюму. На самом деле, я был почти уверен, что он был тем самым маленьким засранцем, с которым она разговаривала на ужине Молодых Послов.

Я хотел сломать ему гребаные ноги за то, что он танцевал с ней.

Он умел танцевать. Он выглядел так, словно занимался этим всю свою жизнь — и, вероятно, так оно и было. У него был стиль, осанка, манеры — все, чего нет у меня. И у него в руках была Симона.

Поэтому я оторвал ее от него. Буквально вырвал ее прямо из его рук и забрал. Я кружил ее по полу до тех пор, пока у нее не закружилась голова, показывая каждому в этой комнате, что она моя, и я возьму ее, когда захочу.

Но этого было недостаточно. Даже близко недостаточно.

Так что теперь я утаскиваю ее с танцпола, из бального зала, и вообще с вечеринки.

Какой-то идиот в форме охранника пытается нас остановить.

— Извините, сэр… сэр! — зовет он.

Я достаю из кармана пачку банкнот и сую ему в руку.

— Заткнись на хрен и покажи мне, куда мы можем пойти, чтобы побыть наедине, — говорю я ему.

Секунду он смотрит на деньги, затем бормочет:

— Вот туда. Только ничего не трогайте, ладно?

Я тащу Симону прочь по пустым галереям музея. Я тащу ее за собой, моя рука сомкнулась вокруг ее запястья.

Она спешит за мной, слегка спотыкаясь на своих высоких каблуках, тяжелая, громоздкая юбка платья замедляет ее шаг.

— Что ты делаешь? — задыхается она. — Куда мы направляемся?

Я понятия не имею.

Я просто ищу место. Место, где нас никто не увидит и не услышит. Где я смогу завладеть Симоной раз и навсегда.

Наконец, мы подходим к выставке Наполеона. Большинство огней приглушено. Я вижу бледную гипсовую посмертную маску, военные медали, написанные от руки письма под стеклом, инкрустированный бриллиантами меч, ряд стеклянных флаконов из-под одеколона и пару вышитых туфель. Портреты императора, мушкеты и потрепанная двууголка.

И вот то, что я искал: длинный бархатный шезлонг изумрудно-зеленого цвета с четырьмя резными ножками и подушками на одном конце. Он огорожен веревкой, но в остальном незащищен.

Я поднимаю Симону и бросаю ее на этот шезлонг.

— Что ты делаешь! — в ужасе восклицает она. — У нас будет столько неприятностей…

Я стягиваю маску со своего лица и заставляю ее замолчать, прижимаясь губами к ее губам. Я жадно целую ее, чувствуя вкус шампанского на ее языке. Я собираюсь стереть все воспоминания о том другом мужчине с ее плоти. Везде, где он прикасался к ней, я буду прикасаться к ней сильнее.

Шезлонг скрипит под моим весом. Мне все равно. Я разнесу в щепки всю эту чертову штуку с Симоной подо мной. Я заставлю весь этот музей и каждый артефакт в нем рухнуть вокруг нас.

Здесь есть только одна ценная вещь: Симона.

Она принадлежит мне. Только мне.

Я пытаюсь высвободить ее грудь из-под тяжелого корсажа платья. Материал сопротивляется мне, и я разрываю его. Ее груди вываливаются наружу. Я сильно ощупываю их, сжимая ее соски, пока Симона не задыхается и не стонет.

Затем задираю юбку.

На ней высокие чулки и кружевные трусики под ними. Я срываю их и просовываю пальцы внутрь нее. Она промокла насквозь, как я и предполагал.

Я уже слишком долго этого ждал.

Мне надоело ждать.

Я высвобождаю свой член из брюк.

Он сильно бушует, умирая от желания погрузиться в ее тепло и влажность в самый первый раз. Я говорю себе быть нежным, двигаться медленно. Но мое тело больше не подчиняется приказам моего мозга.

Я приставляю головку своего члена к ее входу.

И погружаюсь внутрь.

9. Симона

Данте сошел с ума.

Он бросает меня на шезлонг, не заботясь о том, что этому креслу больше двухсот лет, и оно не рассчитано на кого-то его размера, не говоря уже о нас обоих.

Он поднимает маску, чтобы я могла видеть его лицо, но от этого не лучше.

Он выглядит сумасшедшим. Его глаза пылают. Челюсть превратилась в железный стержень напряжения.

Его губы атакуют мои. Он кусает их, засовывает свой язык мне в рот, высасывая воздух из моих легких. Его руки повсюду на мне. Я слышу, как рвется ткань, и мне абсолютно все равно. Я хочу, чтобы его руки были на моем теле, на моей обнаженной плоти.