Нарисуй мне в небе солнце (СИ) - Даниленко Жанна Страница 14

— Глупость! Самая большая глупость из всех, что я от тебя слышала. — Она стукнула кулаком по столу и повысила голос. — Я запрещаю тебе даже думать об этом! Надеюсь, ты меня понял! — Отвернулась, оглядела комнату и увидела спящего на диване кота. На её красивом и холодном лице читалось сначала изумление, а потом брезгливость. — Мне кажется или там кошка?

— Не кажется, это мой кот Людовик, — со злостью ответил Ярослав. — И это не обсуждается. Так всё-таки, что хочет Лера? Какие планы я ей разрушил?

Мать вздохнула, но перечить не стала.

— Она любит тебя. И потом, ей уже двадцать пять лет. Для женщины это достаточно много. Ей необходимы стабильность, семья, положение. А ты поматросил и бросил. Два года её жизни прошли впустую.

— Я ей предлагал ехать со мной сюда, она отказалась. Честно, я не вижу смысла в её движухе то к тебе, то к отцу. Что она хочет? Чтобы я вернулся в Москву?

— Здравая мысль.

— Я не вернусь. И потом, мы с ней всё обсудили.

— Сын, ты с ней спал. Сколько времени — год, два, больше?

— Мама, я, по-твоему, должен быть девственником в двадцать четыре? И если уж так откровенно — спрос рождает предложение. Ты приехала похлопотать за Леру? Миссия провалилась.

— Знаешь, сын, я передумала, я не останусь у тебя до завтра. Проводи нас на вокзал.

— Хорошо, сейчас вызову такси.

Они опять молчали всю дорогу до станции. Подсолнечная встретила тучами. На душе у Яра тоже было паршиво. Мать периодически демонстративно всхлипывала, промакивала платком глаза и просила Костю не быть столь же бессердечным, как его брат. Костя же радовался возвращению в Москву.

Часть 13

— И чего так рано? — Надежда Михайловна вошла в кабинет, как обычно, в половине восьмого утра, а Ярослав уже сидел на месте и что-то читал.

— Не поверите, проспал наоборот. То есть встал рано. Проснулся, потому что в голове будильник играл, за окном темно. В доме тоже. Не понял ничего сначала, а свет ночью отключили, часы не работают, от сети они у меня. Я в телефон глянул и не то увидел, думал опаздываю. Кофе сварить не успел — как назло, газ в баллоне закончился. Вот говорил отец большой баллон брать, а я упёрся. Тридцать три несчастья и все одновременно. Пришёл — закрыто всё, еле до охранника достучался, вот он и впустил. Не идти же обратно. Там всё равно темно.

Она рассмеялась, надевая халат.

— Заработался ты, Ярослав Андреевич. Утром не завтракал, вечером не ужинал. На кого похож стал? Приехал красивый, холёный, а теперь? Синяки под глазами, похудел. Нехорошо. Вчера вызовов много было?

— Средне, двадцать три. Но грипп же. Для гриппа норм.

— Устал?

— Конечно. Домой вернулся, с Людовиком почаёвничали, да я спать лёг. А утром вон как.

— Вызовы тяжёлые? — сестра переоделась за шкафом, повесила уличную одежду и прошла за свой стол. Достала бланки, бумагу, включила компьютер.

— Да как обычно, боли в горле, температура. Ну, кроме двух, вот уж закон подлости и парных случаев. Но там ужас просто. В самых страшных снах такого представить не мог.

Ярослав откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Увиденное вчера не шло из головы.

— Что было-то? — медсестра внимательно на него смотрела. Она навидалась многого, сумела нарастить защитный слой на душу, а доктор молод ещё и умеет сопереживать. Редкость для современного человека.

— Пришёл я на вызов к бабульке с кахексией, она с сыном родным живёт. Я такого истощения в глаза никогда не видел. Только на картинках про Освенцим. Эта сволочь, сын, по всей видимости, пенсию её пропивает, а мать кормить не на что. От него духан такой, что прикуривать можно. Так сынуля меня в квартиру не пускал, типа не вызывали они врача и делать мне у них нечего. Я в регистратуру перезвонил — был вызов, и звонила женщина. Пока мы с ним препирались, мать его закашлялась. Я отодвинул пьяного бугая и вошёл. В квартире срач, бутылки везде, и бабушка эта. В чём душа держится — непонятно. Пневмония у неё застойная. Вызвал на себя скорую, отправил бабушку в стационар. Вот такие дела. И второй случай в высотке, ЖК «Молодёжный», около «Пятёрочки». Участок не мой, но Савичева заболела, и я часть её вызовов обслуживал. В той квартире алконавт с залитыми шарами меня ждал. Ага! Очень ждал! Потому не скорую, а участкового терапевта вызвал. Говорит: «Мать спит и спит, с самого утра добудиться не могу». А в квартире трупный запах. Туда мы уже с полицией входили. Оформили, увезли. Вот как так можно, мать же! Какая бы ни была, как довести до такого состояния или не заметить, что человек умер? Она ж не сегодня умерла, а уж пару дней как. Всю дорогу домой об этом думал. Они у меня перед глазами стоят, бабульки эти.

— Впечатлительный ты, Ярослав Андреич. А есть не будешь — сам до ручки дойдёшь. Ты б женился, что ли. Всё не один был бы и думал бы вечерами не о чужих бабульках, а о молодой жене, которая и борщом накормит, и приголубит. Вон девки-то у поликлиники встречают, на руках готовы носить. А ты их видишь? Не видишь. В упор не видишь!

Сестра размахивала руками, жестикулируя от возмущения. Яр рассмеялся.

— Вижу я всё, не слепой. Только давать пустые надежды никому не хочу. Сначала надо на ноги встать, а потом уже о жене думать. Да и девушки, которые встреч со мной ищут, мне не нравятся. Я тихую жену хотел бы, скромную.

— Слишком ты правильный, Ярослав Андреевич. Заболтались мы, а время не ждёт. Начинай приём, я сейчас вернусь.

Она схватила свою куртку из шкафа, достала кошелёк из сумки и вышла из кабинета.

Дальше всё шло своим чередом. Один пациент сменял другого: кашель, насморк, облака вирусов и ультрафиолет каждый час. Надежда Михайловна давно вернулась с фаршированными блинчиками и заставила своего доктора поесть, пока кварцевался кабинет.

Яр смущался, благодарил и ел, потому что очень хотелось. Думал о замечательных людях, которые его окружают и относятся вот так по-семейному. Он радовался своему новому дому и друзьям, совсем не таким, как были в Москве. Те даже и друзьями-то не были, так — сокурсники, одногруппники. А тут друзьями, наставниками оказались его медсестра и главврач. Они были много старше его, но от них он видел тепло и заботу. Иногда он мечтал, чтоб его мама была хоть чуть-чуть на них похожа. Но нет...

На сытый желудок приём пошёл веселее. Настроение изменилось, и тоска ушла. Даже дождь, стучавший по стеклу, не наводил на грустные мысли.

— Вот, ожил мой доктор, — в перерыве между пациентами поддела его медсестра. — Не будешь питаться по-человечески — позвоню твоему отцу, нажалуюсь. Понял?

— Да ладно, Надежда Михайловна. Что я, маленький, что ли? Просто не успел вчера, а так я варю супы всякие, мы их с Людовиком очень уважаем. Поленился я, и вот результат.

— Ты зонтик взял, горе ты моё луковое, как по вызовам пойдёшь?

— Не люблю я зонтики, у меня капюшон. Да-а-а, и обувь непромокаемая. Нормально пойду. Я дождь очень уважаю. У него своя песня и свои рассказы. Я иногда на крыльцо выхожу и слушаю… Дома, в Москве, так не получалось, там другие звуки, а тут тишина и дождь, и он... как бы объяснить... как музыка, что ли.

— Небось, музыкальную школу закончил?

— Нет, что вы. Отцу некогда было. На концерты брал иногда, в театр там.

Ярослав умолчал о том, что, как правило, так происходило знакомство с очередной кандидаткой на роль мачехи. Своеобразное тестирование, после которого женщины предпочитали свободу от отношений с мужчиной, который в одиночку растит сына.

Наконец коридор опустел. Время приёма давно закончилось, но людям отказывать Яр не умел. Надежду Михайловну отпустил вовремя. У неё семья, её дома ждут, а он может себе позволить работать, сколько душе угодно. Оставались вызовы.

В регистратуре выписал адреса, взял карточки и пошёл.

Дождь лил как из ведра, и не то что прекращаться — ослабевать не собирался. Вызовов же было много. Начал с самых дальних от дома. Опять попался ему ЖК «Молодёжный» по замене, но там всё как под копирку: температура, кашель, насморк, необходимость больничных листов. На своём участке народ он, в принципе, знал. И кто с чем вызывает — тоже догадывался, хотя и тут жалобы пациентов не особо отличались. В частный дом на улице Ромашковой пошёл почти в последнюю очередь. Вызов к женщине, и всё та же температура.