Устанавливая правила - Сагара Люкс Страница 14

Я тушу сигарету.

— Он, наверное, уже перестал тебя искать и нашёл себе кого-нибудь другого, чтобы доставать.

Она качает головой и улыбается. Но это не счастливая улыбка.

— Он никогда не перестанет меня искать.

— В таком случае я никогда не перестану тебя прятать.

Я хорошо разбираюсь в цифрах; гораздо хуже я разбираюсь в людях. Взгляд, которым Глория смотрит на меня, настолько полон чувств, что приводит меня в замешательство.

— Спасибо, Роберт.

Я резко напрягаюсь, бросая на неё недовольный взгляд. Не выношу, когда меня называют по имени. Глория отступает, понимая свою ошибку, но уже слишком поздно. Я уже вскакиваю на ноги, готовый заставить её заплатить. Она поднимает руки, словно защищаясь от меня.

— Прости.

Я крепко сжимаю кулаки, сдерживая свой гнев.

— Убирайся.

На мгновение, мне кажется, Глория собирается что-то сказать. Надеюсь, она этого не сделает, потому что не ручаюсь, как я могу отреагировать. Она закусывает губу и исчезает.

Я подхожу к шкафу, где храню алкоголь, и выбираю бутылку. Мне нужно что-то сильное. Не забыться, а скорее как напоминание, — моё доверие это роскошь, которую я больше никому не подарю.

Пятнадцать лет тому назад

Мать с яростью смотрит на меня.

Время ужина, но стол, за которым она сидит, не накрыт, и из кухни не доносится запах еды. Перед ней навалены бесчисленные газеты.

— Что это значит?

Подбородком она указывает на экземпляр газеты «Сиэтл Таймс», который венчает все остальные. Газета открыта на странице, где крупными буквами выведен заголовок: «Роберт Рулз. Исповедь в ночи». Мне достаточно прочитать несколько строк, чтобы понять, статья не об отце, она про меня.

Беру вторую газету, третью… Просматриваю заголовки мимоходом, и во мне растёт волнение. Везде история о молодом отпрыске, который, пока его отец совершает самоубийство, напивается в компании девушки постарше и уговаривает её сделать ему минет в машине. Плюс откровения, которые я озвучил в ту ночь: измены матери, приключения, которые я пережил до совершеннолетия, вечеринки с сексом и наркотиками, даже намёки на то, как опасно молодой женщине иметь что-либо общее с нашей семьёй.

Мать вскакивает на ноги. На её лице я вижу только отвращение. Я не должен удивляться, ведь она всегда больше заботилась о своей репутации, чем обо мне, но мне больно, потому что знаю, — я ошибся.

Мне не следовало доверять.

— Если бы твой отец не покончил с собой, он бы сделал это после прочтения этой статьи, — жестоко приговаривает она. — Во всяком случае, у женщины, с которой ты провёл ночь, теперь есть имя.

Да, это так. И она не Оливия Стоун.

Она солгала мне, когда представилась.

— Мне жаль, — шепчу я.

— Тебе придётся сделать больше, чем просто сожалеть.

Мама подходит ко мне вплотную. Она всегда была хрупкой женщиной, в то время как я унаследовал телосложение от отца: высокий и стройный. Мне приходится опустить голову, чтобы смотреть ей в глаза, но не она чувствует себя некомфортно.

— Я попросила адвоката Бейли выпустить пресс-релиз в ответ на эту гадость. Но я хочу, чтобы о девчонке позаботился ты. Мне всё равно, как ты с этим справишься: заплатишь ей или будешь шантажировать. Ни одно слово о нашей семье не должно прозвучать из её уст. Я выражаюсь ясно?

Она не ждёт ответа. Мама вкладывает мне в руку листок бумаги с номером мобильного телефона и пристально смотрит на меня.

— Ты совершил ошибку, ты и исправишь.

Это последнее, что она говорит, а затем выходит из комнаты.

Несколько мгновений я не двигаюсь, даже не дышу.

Я зол, разочарован, расстроен.

Листок бумаги с номером Оливии — или как там её зовут — тяжестью давит на ладонь. Часть меня хочет скомкать его, найти сучку и крикнуть в лицо, что она не должна была продавать мою историю в газеты, но это будет ошибкой.

Однажды я уже облажался с ней.

И не могу позволить себе новую ошибку.

Выхожу из комнаты и направляюсь в кабинет отца. Несмотря на то что там тщательно всё вычистили, мне кажется, что я чувствую запах крови.

Я наливаю себе стакан бурбона и выпиваю залпом.

«Полегче, малыш. Понемногу».

На мгновение мне кажется, что я слышу его голос. Именно отец предложил мне мой первый стакан бурбона и научил меня тому, что удовольствия жизни нужно поглощать не второпях, а смаковать. Я был плохим учеником и плохим сыном. Благодаря мне, наша фамилия теперь у всех на слуху. Возможно, даже хорошо, что отец умер, он не простил бы мне этого скандала.

Я сажусь в его кресло и зажимаю ладонями голову. Пытаюсь представить, как он справился бы с ситуацией, если бы был жив. Конечно, он встретился бы лично. Я сбился со счёта, сколько раз слышал, как он ругался с матерью, затем вызывал в свой кабинет мужчин, с которыми она изменяла, и договаривался о цене их молчания.

Ему всегда хватало смелости.

У меня она тоже должна быть.

Но перед этим я должен использовать свою голову.

Я кладу листок бумаги с номером Оливии на стол и долго смотрю на него. Глубоко вдыхаю, прежде чем начать разговор. Пошли гудки. Когда слышу её ответ, я не могу сдержать себя. Сразу же атакую её, выплёскивая гнев, бурлящий в моём теле.

— Ты соврала.

После первоначального шока она узнает меня.

— Привет, Роберт. — По позвоночнику пробегает холодная дрожь. Думаю, я могу пересчитать по пальцам одной руки количество людей, которые называли меня по имени.

«Моя мать. Она».

Они обе подвели меня: первая — потому что не сумела быть рядом со мной, вторая — потому что предала.

— Зачем ты это сделала?

Я слышу её смех, будто сказал что-то смешное.

— Ради денег, конечно. Знаешь, как работают некоторые вещи: я дала тебе свой рот, а ты мне сотню. Когда я поняла, что могу заработать больше, пересказывая твои секреты… Что ж, я согласилась.

— Ты совершила ошибку.

Оливия снова смеётся.

— Ты прав. Я ошиблась, но только потому, что слишком поздно поняла, что если бы шантажировала тебя, то заработала бы гораздо больше. Я запомню это. И в следующий раз, когда богатый отпрыск пригласит меня провести с ним вечер, воспользуюсь такой возможностью.

Услышав её слова, что-то внутри меня остывает. Гнев уходит вместе со вздохом.

— Мне кажется, ты неправильно поняла меня. — Не знаю, откуда взялось это спокойствие, но я чувствую себя, как никогда ясно. — Потому что я никогда