Измена. Я больше не буду тряпкой - Александра Багирова Страница 14

Первое желание — плюнуть ему в лицо, второе — расцарапать физиономию до крови… потом мысли становятся еще более кровожадными, ненависть к мужу поднимается на несколько градусов.

— Где врач? — спрашиваю, рассматривая кабинет в надежде увидеть еще кого-то кроме этого гада.

— Зачем он нам дорогая? Я твой доктор, твой друг, твой возлюбленный, — молниеносно вскакивает с кресла и оказывается около меня за долю секунды. — Я твой мир.

— Чушь! — отталкиваю его руку, которой он хочет дотронуться до меня. — Довольно комедий, Глеб. Я с тобой не поеду. Мы разводимся. Нам с тобой не о чем говорить.

Разворачиваюсь, хочу покинуть кабинет. Глеб хватает меня сзади, прижимает спиной к своей груди.

— Не отпущу! Никогда! Даже не мечтай! — шепчет, словно в бреду.

— Я закричу. Тут люди. Нас услышат! — вырываюсь, царапаю его.

— Скажу, что у моей горячо любимо супруги нервный срыв, на почве потери ребенка, — продолжает опалять мое ухо ненавистным дыханием. — Как ты могла, Машка! Это был наш ребенок! Я так его хотел!

— Его нет, только из-за тебя! — ухитряюсь провести ногтями по его щеке, чувствую, как разрывается кожа.

— Ты не сказала мне! Утаила! Не уберегла! — прижимает меня сильнее.

— Отпусти! Не смей меня обвинять!

— У нас будет еще малыш! Не один! — проходится руками по моему телу.

Омерзение душит, волны отвращения подкатывают к горлу.

— Никогда! — со всей силы кусаю его за руку и вырываюсь.

Он настигает меня у двери. Вдавливает в твердую поверхность.

— Не зарекайся, солнце мое. Твоя строптивость даже распаляет, — горячие губы касаются шеи.

— Вали к Анжеле! Оставь меня! Я закричу!

— А родные? Ты о них подумала? Людмиле назавтра назначена операция. Я думаю, давать отбой или… — руки сжимаются на моей талии.

Перестаю вырываться. Делаю глубокий вдох, позволяю ненависти и злости затопить сознание, они дают мне силы, не позволяют сделать шаг в бездну отчаяния, откуда нет и не может быть возврата.

Разворачиваюсь в его руках. Вглядываюсь в ненавистные голубые глаза. Он смотрит на меня странно, словно под каким-то дурманом. На щеке кровавые следы, губы приоткрыты, каштановые волосы растрепаны.

— В эту игру можно играть вдвоем, муженек, — говорю на удивление спокойно.

— Да?! — выгибает бровь.

— Конечно, — облизываю пересохшие губы. — Паулина не единственная. Я могу на каждом углу рассказывать о твоих «подвигах», о том, как шантажируешь жену, о том, какую жизнь вел, это не говоря уже о твоих делишках. Я думаю, многим будет интересно, покопаться в грязном белье владельца одной из самых успешных клиник города.

Его глаза вспыхивают так ярко, что на какой-то момент даже ослепляют. Вижу в них странное восхищение, которого не видела за всю нашу жизнь.

— Ммм… интересно, — проводит рукой по моим волосам, зажмуривается. — И твоя откровенность она стоит жизни папули и сестрицы?

— Проверим, — пожимаю плечами.

— Ааа… ты надеешься, что узнав, какой я монстр, тебе ринуться помогать все врачи города. Спасать бедную несчастную женщину? Ты реально в это веришь? — ухмыляется.

— Ты лучше подумай, какие для тебя будут последствия моей откровенности? — фыркаю.

— Поехали к Людмиле, — говорит, изображая лживое смирение.

— С тобой я никуда не поеду. Сестру навещу сама.

— Без меня тебя не пустят, — наигранно-виновато улыбается.

— Подонок! — выплевываю ему в лицо.

— Серьезно? — отпускает меня. Запрокидывает голову и хохочет. — Я?! Ничего не путаешь, прелестная моя?!

— Это еще мягко сказано. Я ненавижу тебя, Глеб. Презираю. И лучшее что ты можешь сделать, убраться с моей дороги, — вкладываю все эмоции в эти слова, мысленно избиваю его ими.

И он реально вздрагивает, словно ощущает эти удары. Распахивает глаза. Они темнеют, в них полыхает темно-синее пламя, дьявольское, ядовитое, жалящее.

— Я вознес тебя на пьедестал, — хватает меня рукой за подбородок, приближается к моему лицу. — Сделал из тряпки королеву. Я преклонялся пред тобою. Ты была моей богиней, — ощущаю его дрожь. Его трясет так сильно, что даже слышу скрип его зубов. — Я положил в твои руки свое сердце. Любой каприз, любое желание, я все исполнял, и готов был сделать еще больше, — прижимает меня к двери, его колотит, как в агонии. — Что же я получил в ответ? — облизывает мою щеку. — Холодное танго иллюзорной любви.

— Я была верной женой, — пытаюсь его оттолкнуть. Меня пугает его дикое состояние.

— Верной… — протягивает это слово, смакует его на языке как конфету. — Уверена? Лучше бы изменяла, Маш… физически… — сокрушенно качает головой. — Но… ты изменяла… душой… — его глаза странно блестят, словно в них застыли капли непролитых слез.

Глеб и слезы? Бред…

— Ты все знал. Мы обо всем договорились в самом начале. Так что сейчас твои обвинения неуместны, — не оставляю попыток оттолкнуть его.

Он тяжело дышит. Долго смотрит на меня, молчит. Потом произносит очень медленно.

— Или ты моя… или тебя вообще… не… будет… — голос пропитан отчаянием, болью и жуткой пугающей одержимостью.

Глеб делает резкий выпад рукой. Чувствую острую боль в районе шеи, ноги подкашиваются, перед глазами все плывет, черный туман обволакивает сознание.

Глава 15

Николай

Утренний звонок телефона ударил по вискам и вытянул из тревожного сна. Он тихо выругался, потянулся к мобильному, принял вызов.

— Чего тебе не спится, шесть утра? — бурчит вместо приветствия.

— Николай, кто рано встает, тот все двери первым открывает, — на том конце звенит веселый голос.

— Предпочту выспаться, — вздыхает.

Глаза закрываются. Только к пяти удалось заснуть. Ему необходимо еще несколько часов сна. Последние дни выдались очень напряженными. А сегодня ни дел, ни работы с утра.

— Вряд ли, — он даже представляет, как она хитро ухмыляется.

— Что случилось? — спрашивает уже более миролюбиво.

— Случилась моя щека, которая опухла так, что я стала на хомяка похожа, — по ее голосу не скажешь, что у нее что-то болит.

Хотя она всегда такой была, сколько Николай ее помнит. Никогда не сдается, не останавливается, любые испытания с улыбкой встречает.

— Я