Галина Артемьева - Колодезь с черной водой Страница 14

Уже через пару месяцев совместной жизни со Светиком все стало ясно. Сын обеспеченных родителей, он привык получать все, не напрягаясь. Люша, сколько жила, видела рядом вкалывающих мужчин: и папа, и потом предавший ее муж на работе выкладывались полностью. Светик был мил, нежен, очарователен, но работать не хотел и, похоже, не собирался. Профессия у него, естественно, была. Модная. Юрист. Но что толку? Он все равно не работал. Деньгами ему «помогали» (так выражался Светик) отец, оставивший семью, когда сыну его исполнилось девять лет, и мать с отчимом. Он не стеснялся просить, считая, что родные обязаны ему.

Люша вставала рано утром, садилась за компьютер, начинала работать. Светик спал. Примерно в час дня она шла его будить, чтобы пообедать вместе.

– Я не выспался, я спать хочу, – отбрыкивался отец ее будущего ребенка и закрывался одеялом с головой.

На третьем месяце их совместной жизни Люша поняла, что больше не выдержит. И дело тут было не в беременности и не в повышенной нервной возбудимости. Просто невозможно смотреть по утрам на сладко дрыхнувшего мужика, который устал, ничего не делая, которому некуда спешить, который и не рвется никуда. Она попросила Светика вернуться в родительский дом. Как он уходил, – об этом лучше не вспоминать. Конечно, Люше не хотелось оставаться одной. Конечно, она не предполагала, что ей придется вынашивать и воспитывать ребенка без вполне естественной и необходимой помощи отца. Но вышло так, как вышло.

А потом родился Алешенька, и сердце ее смягчилось. Она не могла не показать сына отцу. Светозар сразу после выписки ее из роддома приехал к ней со своей мамочкой, которой не терпелось убедиться, что ребенок хоть чем-то напоминает ее Светика в младенчестве. Эта первая встреча Люши с бабушкой ее новорожденного сына сказала о многом. Во-первых, Марина, найдя несомненное сходство между Алешенькой и ее Светиком, потребовала, чтобы никто и никогда не называл ее бабушкой.

– Для тебя я буду Мариной, – представилась она младенцу.

Пятидесятилетней девушке страстно не хотелось стареть, любое напоминание о возрасте становилось для нее незаживающей раной. Пока все было при ней: силиконовые губки, огромные распахнутые глаза, какие получаются после хирургической коррекции век, торчащие девичьи грудки, мини-юбки, открывающие стройные ножки с красивыми коленками. Ох, сколько таких несчастных, боящихся самих себя юных дев-пятидесятилеток встречала Люша в свое время на светских раутах! В них удивительным образом сочетались осторожная вышколенность в обращении с мужьями, страх возрастных перемен и невероятная злость и раздражительность по отношению к тем, кто так или иначе от них зависит.

Во-вторых, оказалось, что сын Светик делился с мамой Маришей всеми подробностями своих отношений с Люшей. Люша оторопела и даже не нашлась, что сказать, когда пухлогубая красотка объяснила цель своего визита:

– Ну, я же должна была посмотреть, на что должна буду давать деньги! Светик говорит, вы в первую же ночь его у себя оставили. Где гарантия, что в предыдущую ночь у вас не оставался кто-то другой?

Присутствовавшая при этой исторической встрече Люшина мама, хоть и сражена была наповал явлением сладкой парочки, спокойно возразила:

– А нам никакие деньги от вас не нужны. Мы сами справимся. Мы думали, вам с вашим Светиком на нового родственника интересно посмотреть. А вы мать собственного внука шлюхой выставляете.

– Мама! – укоризненно поддержал эту тираду Светик. – Я же просил!

– Но я же сказала правду! – голоском Мальвины пролепетала бабушка-цветок. – Ты же действительно остался там… то есть, тут, в первую же ночь.

– Позвольте на этом закончить аудиенцию, а то у Люши молоко пропадет, не ровен час, – жестко завершила первую встречу Люшина мама.

По всем законам жанра на этом надо было ставить выразительный восклицательный знак и больше не впускать ни Светика, ни Маришку-одуванчика в собственную жизнь. Но полоса-то шла серая! Шагая по счастливой светлой полосе, набираешься сил от солнца и счастливых обстоятельств, передвигаясь ползком по минному полю черной полосы, напрягаешься из последних сил, собирая волю в кулак и концентрируясь, чтобы выжить. А серая полоса – это полный раздрай. И сил нет, и воли нет, и понимания ситуации нет. На серых полосах и возникает то самое «шит», которое «хеппенс». Чаще всего. И в больших количествах. Ребенка-то надо было регистрировать. И не могла Люша, выросшая с мамой и папой, лишить собственного сына счастья знать и любить своего отца. Тем более что он так трепетно относился к маленькому. И обещал, что больше не будет ничего рассказывать маме, что это его ошибка.

Ох, эта безвольная и тухлая вера обещаниям периода серой полосы! Ох, что она творит с нашими жизнями, люди добрые! Она расквашивает нас всмятку. Безвозвратно. И некого винить в далекоидущих последствиях. Да и что толку винить? Тут главное – вовремя спохватиться, собраться с силами. И даже не вовремя, но спохватиться…

В общем, Люша не только записала Светозара отцом Алешеньки, что справедливо и порядочно, хотя, конечно, отчество Светозарович в свидетельстве о рождении ее сына напрягало ее довольно жестко, но и зарегистрировала со Светиком брак! Ему вроде бы нашли работу, он старался по мере своих сил соответствовать новой роли отца семейства. И опять – пары месяцев брачной жизни хватило Люше, чтобы понять: вместе сосуществовать у них не получится никак. Ну, невозможны были эти Маришкины звонки с упреками по любому поводу, невозможны любые интимные детали ее со Светиком жизни, немедленно становившиеся достоянием гласности и поводом для разборок.

Между тем Люша вновь забеременела. И вновь – совершенно осознанно. Она хотела, чтобы у Алешеньки обязательно был брат или сестричка. Полностью родные, выросшие рядом. Им потом в жизни будет легче. Она сама очень грустила оттого, что росла одна, все просила родителей о братике. Не услышали родители ее просьб. А вот Леша ее в полтора года стал старшим братом! Родилась у него самая настоящая «шалунья-сестричка» Зойка, в семейном обиходе называемая Зайка – с первого дня ее ненаглядной жизни.

Светик тем временем лишился своей работы и снова торчал дома, уставая все больше и больше. Как там говорят брачующиеся? Обещают быть вместе «и в горе, и в радости»? А в болоте? Когда – ни горя, ни радости? Просто что-то вязкое и зыбкое вокруг? Что тогда? У Люши ничего иного не получилось, кроме как, барахтаясь и отплевываясь, из болота резвенько выбираться. Никого она не винила. Ее замуж за Светика не силком тянули. И детей она получила, находясь в здравом уме и по собственному желанию. Просто (хоть и непросто!) – очень они со Светиком разные. И ничего не поделаешь. Развод в этом случае неминуем.