Алина Дворецкая - Сказка о Снежной Королеве Страница 14

Все менялось в Катиной жизни, менялось неотвратимо и нежеланно. Теперь ей заранее нужно было обдумывать темы разговоров, выстраивать фразы, заготовленные для общения с мужем. Она терялась в его присутствии, она (о ужас!) не знала, о чем говорить. Иногда это становилось просто невыносимым, тем более невыносимым, чем чаще она вспоминала свое с Ромкой прошлое — одно на двоих. То, каким он был — нежным и неуклюжим, до беспамятства влюбленным в нее, Катю. О, она очень хорошо помнила этого стриженого курсантика, такого основательного, такого хозяйственного… хотя и до ужаса провинциального. Она принимала его ухаживания с видимым снисхождением, эти бесконечные цветы, конфеты, безумные взгляды, ей было приятно и немного неловко за него, за его заметную деревенскость, за окающий волжский говорок… Но что поделать, питерские мальчики не очень-то обращали на нее внимание. Она была маленькой и невзрачной на фоне своих крупногабаритных подруг, и все ее два с половиной романа закончились, фактически не успев начаться. А Ромка… Он был единственным, кто полюбил ее. Катя могла делать с ним все, что угодно, говорить ему все, что хочется, прогонять и вновь звать назад, как уличную собачонку, и все он принимал с неподдельным восторгом. Катя упивалась своей властью над Ромкой, она с наслаждением демонстрировала свое преимущество всем подругам, и те, поначалу с юмором относящиеся к «саратовскому парнишке», мало-помалу сошлись во мнении, что это то, что Кате нужно.

Почему она вышла за него замуж? Да потому что он сделал ей предложение, почти сразу же после их первого совместного секса, дрожащим голосом, боясь, что она скажет «нет». Ей не то что предложений никто раньше не делал — ее оставляли быстро и без сожалений, как вещь какую-то, потеряв к ней интерес, и тут же у нее на глазах начинали строить отношения с ее же подругами. А Ромка… Он был такой безопасный. «Уж этот-то точно никуда не денется», — сказала мама, у мамы был точный расчет: да, иногородний мальчик, прописка нужна, Катя для него — столичная шикарная девочка, изломанная, капризная, интересная. Она сказала «да». Она была уверена, что это навечно — вот эти взгляды обожающие, цветы, подобострастное отношение к ней. А Ромка вдруг начал меняться. Расти. Постепенно пропало волжское произношение, манеры стали уверенно-мужскими, какой-то там новый имидж стал складываться. Вдруг оказалось, что у ее мужа хороший вкус — к вещам, к одежде: то, что он покупал себе, шло ему безоговорочно. Катя и радовалась (оказалось вдруг, что Ромка красивый и интересный, стильный такой), и боялась (чужие женщины на улицах стали смотреть на него с интересом). Дальше — больше. Появилась некая сдержанность в повадках, восторженность исчезла, взгляд стал жестким. Теперь он больше не зависел от Кати, от ее настроений. Он стал самостоятельным. Наверно, она слишком поздно это почувствовала. Подумала однажды: «Почему он больше не смотрит на меня с прежним восхищением, ведь я все та же?!» — и вдруг поняла, что да, она все та же, но Ромка изменился — до неузнаваемости. Пока она лелеяла в себе образ его любимой девочки, он вырос и ушел вперед — куда-то прочь от нее. И теперь уже Катя не знала, как изменить хоть что-то, как заставить его вновь полюбить себя. Самым ужасным во всем этом были его деньги. Они придавали Ромке вес и значительность, с ними он чувствовал себя всесильным, на них он мог купить все, что угодно. И женщин в том числе. Тех женщин, которых интересуют деньги — сильных, красивых, надменных, и других — жадных, смешных и алчных. И Ромка начал покупать их. Ведь Катя у него уже была.

Она ненавидела его деньги. Она мечтала, чтобы он вновь стал бедным. Чтобы он просто преподавал где-нибудь на военной кафедре или работал инженером на военном заводе, как многие из его старых друзей. Тогда бы она знала хотя бы, что он не может купить себе нечто желанное. Она раз за разом повторяла мужу, что никто не полюбит его так, как она, что всем этим шлюхам — дорогим и дешевым — нужны только его деньги, а не он сам, но, кажется, ему приятно было иногда покупать себе что-то. Чтобы чувствовать себя всесильным — хоть на минутку….С утра по телику в который раз крутили «Снежную Королеву», мультик, старинный, еще из Катиного детства. Сказку про Кая и Герду.

Теперь-то Катя очень точно знала, про что этот мультик, потому что она сама была Гердой, а муж ее был Каем. Заблудшим Каем, в сердце которого маленькая льдинка заморозила все живое. И отправился он на поиски Снежной Королевы, той самой, белой и недоступной, холодной и безнравственной. А она, Катя, забытая Каем Герда, должна была найти своего любимого и вернуть, напомнить ему о Вечной Любви, растопить лед в его застывшем сердце.

Катя готовила Шурке кашу, когда появился Ромка. Шумно покидал вещи в коридоре, крикнул: «Катя!» Катя сдержанно поцеловала мужа: «Тише, Шурка спит». Муж приперся вслед за ней на кухню, что-то рассказывал радостно, возбужденно, размахивая руками, но Катя ничего не слышала: в ушах стоял странный какой-то звон. Она понимала, понимала горько и отчетливо: мысли его заняты совсем другим. Никогда еще он не был таким чужим. Он был Кай. Катя пыталась сфокусироваться на его глазах, найти хоть что-то родное, знакомое на смуглом лице, но напрасно: перед ней был абсолютно чужой человек. Замерзший в своей неведомой Кате радости, чужой улыбающийся путник. И голос его, прорывающийся сквозь гул, был чужим и незнакомым.

— Ты бы хоть привез что-нибудь из Москвы ребенку, — сказала Катя, голосом изобразив укор. — Он тебя так ждал!

— Ну, Катерина! — воскликнул Ромка. — Если так тратиться — никаких денег не хватит. Вот будет праздник — будут подарки.

Шурка проснулся, выбежал на кухню, обнял отца руками за шею — подарки ему на самом деле были не важны, сам отец важнее, неизбалован был ребенок подарками. Катя смотрела, еле сдерживая слезы. Когда Шурка обнимал Ромку, он тоже казался ей чужим. Как будто муж в порыве какого-то мужского единства мог увести ребенка с собой в странные свои походы за счастьем. За своим собственным счастьем, которое ее, Катю, делало несчастной.

В этот день Анжелика с самого утра каталась с Романом в его «Опеле». Бассейн, «Макдональдс», потом станция техобслуживания, потом магазин на Охте (важные дела для Романа)… К вечеру наконец они оказались на Обводном, в магазине, где работал Роман. Он обещал ей на ночь номер в «Матисовом домике», вернее, не то чтобы обещал, но говорил об этом, и Анжелика ответила: «С удовольствием». Сейчас было самое время ехать в гостиницу, но неожиданно для самого себя Роман вдруг начал тянуть кота за хвост. А стоит ли вообще ехать в «Домик»? Пятьдесят долларов все-таки. Они и так провели весь день вместе, не хватает короткого такого завершения, сексуальной связи, грубо говоря… Имеет ли смысл? Анжелика сидела в кресле Романа, за его рабочим компьютером, красивая и немножко недоступная… «Уже и так около двадцати баксов сегодня, „Макдональдс“ плюс кафе и пирожные вечером, — думал Роман, — а еще нужно будет купить что-нибудь в гостиницу…»