Елена Стяжкина - Паровозик из Ромашкова Страница 14

— К покупке собаки это ведь отношения не имеет?

Я хотела спросить: «А к чему имеет?» — но подумала о Наташе в кустах вдоль дороги, и о возможной просьбе поставить им обоим оценку и отпустить с миром, и о том, что я все-таки спешу в магазин, а потому сказала:

— То есть абсолютно никакого.

— Ну вот, — сказал он.

— Ну вот, — сказала я.

И мы ни с того ни с сего поехали на рынок и купили собаку: черного плоскомордого пекинеса без родословной. Мы заплатила за него пополам, поэтому я претендовала на собакин розовый язык и пушистый хвост.

— Теперь нам надо снять ему квартиру, — сказал Санека.

— И установить очередность дежурств по прогулкам и кормлениям, — согласилась я и подумала, что совершенно не собираюсь кирилловскими деньгами оплачивать квартиру для совокуплений своих студентов.

— Но он будет скучать без нас, — размечтался мой практичный студент, а меня уже порядком поддостали эти «насы», «васы», я разозлилась:

— Малюков, у вас есть совесть?

— Да зачем она мне?

— Ах, так! — возмутилась я…

Все это было бессмысленно, беспредметно, тупо до безобразия. От всего этого за три тысячи километров воняло глупостью. Ситуация напоминала прилипшее к рукам дрожжевое тесто, до которого меня довел Кирилл. Я уже хотела есть, я давно хотела домой, мне нужно было срочно и дико орать, на худой конец пробежаться и по старинке потолкаться в троллейбусе, я должна была взбеситься, но я стояла и прижимала к себе черный клубок, который то и дело норовил слопать мою и так подтаявшую косметику. Я стояла только потому, что отвратительное чувство ответственности наливало тяжестью мои когда-то спортивные ноги.

— Может, вы заберете его к себе? — спросил инициатор покупки.

— Не нужны мне ваши глупые взятки, — почти крикнула я.

— О, так и назовем — Взятка.

Мерзкая собака взвизгнула от удовольствия.

— Ему нравится, — констатировал факт наименования Санека.

— Но это женское имя, — сказала я, а пекинес жалобно заскулил.

— Но ему ведь нравится. Так бывает, — успокоил меня юный спутник.

— Так не бывает, — сказала я и посмотрела Санеке в глаза, — и мне это не надо, — твердо добавила я.

Тут Взятка проявил признаки беспокойства и намекнул, что не прочь пробежаться по траве, мне пришлось спустить его на землю.

— Или я сниму ему квартиру, или он будет жить у меня, а вы будете приезжать его купать и…

— И платить алименты, — добавила я.

— Мы, кажется, еще не разошлись, — строго сказал Санека.

— Ну, все… — протянула я.

Сейчас начнется. Сейчас обязательно начнется незапланированная акция с непредсказуемым результатом. Но я, пожалуй, этого хотела, надо было проверить, научилась ли я выбирать тех, кто потом обязательно выберет меня.

— Мне нужно сказать? — спросил Санека.

Я пожала плечами в сладком предчувствии любви.

— Что-то случилось. Что-то случилось с нами, — пробормотал он.

— С нами? Со всей группой, с Наташей, с вами лично или со мной, — говорила я и думала о том, где же все-таки моя метла и на кой черт сдался мне этот лепет, и тот трепет, который охватывает меня при нем. И не пора ли Кириллу, наконец, на мне жениться и может ли это спасти меня от неизбежности Санекиной упругой задницы и жесткой мести его возлюбленной. И я его поцеловала. И целовала до тех пор, пока в моей опустевшей голове не разорвалась маленькая интеллигентная бомба, а Взятка нежно не прикусил меня за правую штанину. Я попыталась отстраниться, потому что вдруг почувствовала сильнейшую усталость и никчемность старой училки, стоящей на холодном осеннем ветру и жадно хватающей то, что когда-то так тихо на носочках прошло мимо. Я поклялась себе всунуть в нос радиопередатчик и подарить Наине диктофон. Не уследила-таки. Я попыталась отстраниться, но все, что я когда-либо пыталась сделать сама, терпело неудачу, Санека крепко сжимал мои нехуденькие плечи. Взятка мирно улегся у моих ног, ни один прохожий не потревожил тихую предсумеречную улицу. Санека молчал, молчал так напряженно, что мне пришлось его спасти.

— Мне двадцать восемь лет, — тихо и почти твердо сказала я.

— Только это ничего не меняет, — вздохнул он.

— И если вам нужна оценка, можете доставать зачетку прямо сейчас, — я попыталась внести фальшивую ноту, ужаснулась своей гнусности и замолчала.

Он целовал меня в висок, а я удивлялась, куда делась моя аллергия на любое прикосновение к волосам. Он рассматривал мои глаза, нос, уши, губы. Он, кажется, хотел заглянуть мне в душу. А она, моя душа, была похожа на кабинет старого директора школы, в котором все давно и прочно расставлено по местам, и только большие, жирные, как говорили мы когда-то, окурки валяются где зря, и вряд ли кто-то возьмется их докуривать. В какой-то момент я даже готова была снять с себя кожу. Через голову. Или через ноги. Только зачем ему моя старая целлюлитная кожа, из которой нельзя сделать хорошие кроссовки? Мысль о кроссовках рассмешила меня. Я отстранилась резко и твердо, мне даже удалось с особым цинизмом стороннего наблюдателя осмотреть первую картину последнего поцелуя.

— С ума вы сошли. Собака, опять же, мерзнет, — назидательно проговорила я. И ситуация показалась мне вполне естественной: расстроилась, устала, захотела, сделала, чуток отдохнула — пора домой. Мне стало весело: — Все нормально, Санека. Вы по-прежнему будете встречаться с Наташей, я по-прежнему буду жить с Кириллом.

— Только это ничего не меняет. — Он пожал плечами и взял на руки Взятку. — Пусть он пока поживет у меня, а вы будете приходить его купать.

— Ну хорошо, — согласилась я, — мне нужно обдумать и посоветоваться со специалистами о том, не отразится ли эффект приходящего родителя на психике Взятки, знаете, собаки из неполных семей могут вырасти очень агрессивными. Я устала, давайте отвезем меня домой на такси, вернее, я отвезу себя сама, а вы меня только в него посадите.

Когда я садилась в машину, Взятка долго и нежно смотрел на меня, и его взгляд напомнил мне старых кукол, которые по мере моего вырастания сдавались в ближайший детский сад. Но им-то я хотя бы успевала сделать прически и оторвать ноги…

— До свидания, Санека. Пока, Взятка, — сказала я и понеслась домой.

Довольная собой, взрослая, умная женщина, лишь немного утомленная тяжелым днем, я равнодушно взирала на город, который казался мне капризным, надутым, но очень трогательным. Я размышляла о том, что приготовлю Кириллу на ужин и как славно успею почитать, забравшись с ногами в кресло. Мое сегодняшнее приключение не вызывало блуждающую улыбку, и мне не нужен был килограмм лимонов, чтобы ее стереть. Все, что произошло сегодня, было вполне в моем духе: у меня есть краски, чтобы чуть расцветить будничность и доставить себе невинное удовольствие. Мне незачем сходить с рельсов, чтобы толкаться в троллейбусе и снова совершать длинный-предлинный забег от задрипанности к почти устойчивому материальному благополучию. Но я вполне могу, никуда не опаздывая по расписанию, нюхнуть чужую только народившуюся, а потому свежую и острую весну.