Мы носим лица людей - Тори Ру Страница 15

– Вообще-то у нее получается лучше, чем у некоторых болтливых мальчишек… – Бабушка хватает Макса за щеку и пачкает в муке. – А ты, мой хороший, если еще раз ввяжешься в драку и придешь домой в синяках, получишь снова! Но уже ремнем по заднице!

Макс смиренно кивает и забирает у меня покалеченный вареник:

– Эй, израненный солдат… Хочешь со мной?

Я помню, что далее в списке дел Макса значится выгул чужой собаки, поэтому подрываюсь из-за стола как ошпаренная:

– Хочу!

В прихожей Макс открывает белую дверь с круглой блестящей ручкой, щелкает выключателем. Поморгав, в кладовке загорается тусклый свет, явив миру несколько огромных картонных коробок. Макс открывает одну и с гордостью приглашает меня заценить содержимое. Кеды… Залежи синих вьетнамских кедов.

– В тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году в Союзе проходил шестой Всемирный фестиваль молодежи и студентов, на котором собрались юниоры со всех идеологически свободных континентов… В то время мальчики из образцово-показательных советских семей носили ботинки или сандалии, но популярность кедов преодолела даже железный занавес – к ним обратилась и наша прогрессивная и широко мыслящая молодежь… – вещает Макс, но я бесцеремонно его перебиваю.

– Откуда?!

– Баба Света когда-то работала в торговле и во времена дефицита выписала целый контейнер. Тут есть еще ящик зеленых шапочек… Знаешь, когда мы с парнями станем культовыми музыкантами, эти кеды уйдут за большие деньги – они станут нашим эксклюзивным мерчем!

Мое воображение снова пускается вскачь и рисует толпу ущербных личностей в кедах и стремных шапочках, поклоняющихся Максу, как божеству, и я начинаю хихикать. А ведь это прикольно. Не бренды – настоящие или поддельные – делают нас людьми.

Людьми нас делают наши поступки.

– Кома, мне нужен тридцать шестой размер. А еще мне нужна шапочка, – решительно заявляю я, и Макс, матерясь, пускается на поиски.

Мы еще долго стоим перед зеркалом и хохочем, показывая друг на друга пальцами – я в «суперэксклюзивном мерче» и клетчатом платьице, и Макс – в клетчатой рубашке. Двое в зеркале, с одинаковыми глазами и веснушками на носу, кажутся счастливыми и… влюбленными. Сердце подпрыгивает и взрывается, я пытаюсь вдохнуть. Из последних сил надеюсь, что Макс этого не заметил, но он пристально глядит на меня через стекло. А потом отводит взгляд и натягивает до бровей шапочку.

Огромный черный лабрадор с детским восторгом носится по широкому полю, сразу за которым начинается бетонный забор с рядами ржавой колючей проволоки, а за ним – насыпь заброшенной железной дороги с останками перевернутых вагонеток. Над головой в розовом закатном небе зависли золотые перышки облаков, звенят комары, гудят протянувшиеся между высоковольтными опорами провода линий электропередачи.

Мы с ребятами сидим на окраине промзоны, на заросшем высокой травой пригорке, и я, вытянув худые ноги, любуюсь своими синими кедами. Такие же в пору беззаботной юности были у папы. Такие же есть у ребят. Теперь и я являюсь их счастливой обладательницей. И моя радость очевидна, потому что они дают мне свободу.

Моего плеча едва касается плечо Макса. Перевожу взгляд – брат, запрокинув голову, смотрит в темнеющее небо. Его скулы такие острые, что можно порезаться… Уши закладывает странная запредельная тишина. Он красивый. Значит ли это, что красива и я?..

Ли, покусывая травинку, задумчиво произносит:

– Знаете, люди, я почему-то уверен, что именно этот момент буду помнить даже спустя пятьдесят лет. – Он откидывается на локти и глубоко вздыхает.

– Жаль только, что здесь сейчас нет Славки… – добавляет Ротен. – Кома, о чем задумался?

– О том, что когда-нибудь, спустя много лет, мы все будем протирать в офисе штаны за двадцаточку, иметь семьи, ипотеку, и из развлечений у нас останутся лишь поездки в гипермаркет по выходным. Наш запал пройдет, жизнь станет размеренной и бессмысленной… Все это когда-нибудь случится и с нами. – Макс переводит взгляд с неба на нас.

И мне кажется, что он действительно только что побывал на небе, но в нем никого не увидел, оттого его глаза переполнены болью, страхом и тоской…

Оказывается, в редкие сокровенные минуты Макс может быть и таким.

Как мало я его знаю. И впервые в жизни так сильно, до дрожи, за кого-то беспокоюсь.

– Послушай! – Мои слова выходят хриплыми. – Ты прав: мы все когда-нибудь станем взрослыми… Но мы не обязаны жить именно так. А вы: ты, Ли, Ротен – уже сейчас можете сказать, что не зря пришли в этот мир!..

– Нам еще есть к чему стремиться! – подает голос Ли. – Я хочу стать врачом. Спасать жизни людей – это очень круто. Ну, и девочкам нравится…

– Ли, проституцией ты заработаешь гораздо, гораздо больше, – возражает Ротен и срывается на смех. – Подумай, возможно, это твое истинное призвание?

Ли пихает Ротена в ребра.

– А твое призвание – играть в ужастиках без грима! – возмущенно парирует он.

– Не, я буду поступать на физмат…

Макс снова становится беспечным и веселым, встает, сдувает челку со лба и громко произносит:

– Так, достали! Философы хреновы. Врачи… Физики… а я вот хочу покататься на «Феррари»! Хоть один раз в жизни покататься на гребаном «Феррари»!

Мы не расходимся до темноты: спорим, прикалываемся и смеемся как больные.

…Эти летние сумерки наполнены тенями чудес, сказок и детских снов. А еще – гулом уходящих вдаль поездов, шорохом трав, запахом цветов и гари… надеждами, мечтами и верой.

Рядом со мной новые, но настоящие друзья.

Рядом со мной тот, кто дал мне все это.

Дома я мечусь в своей кровати, заворачиваю в узлы одеяло, терзаю подушку. Приказываю себе держать глаза закрытыми, и постоянный контроль над прикрытыми веками сводит меня с ума. Мне снится большой дом, сводчатые окна в пустой гостиной, больничные палаты, лестницы, крюки, растерзанные тела…

До тех пор пока кто-то теплый не ложится со мной рядом.

Глава 22

Не уходи.

Как только уходит солнце, небо становится бледным, а день – холодным и мрачным. Как только