Миллиард секунд - Каролина Дэй Страница 15

— Сама же говорила, что это нормально, разве нет?

— Я имела в виду боли, — она кладет руку на грудь, чуть ближе к левой стороне. — Но в больницах я обычно лежу с кем-то, а тут меня одну в палату положили.

Смотрю на время. Двадцать три тридцать одна. Дети в такое время спят. И я сплю, если не занят в мастерской. Я вроде говорил, что жалею о вмешательстве. Думаю, повторять не стоит.

Сажусь обратно на стул. Она все еще не отпускает мою руку. Держится крепко, по мере возможности. Как силы позволяют.

— Спасибо.

Только за что? Если бы я знал, на что шел, то ни за что в жизни не согласился бы на ее просьбу.

— Здравствуйте.

В палате раздается строгий голос, как у моей классной руководительницы в школе. И почему я вспомнил именно ее, когда выпрямился, оторвал свою руку от Евиной и взглянул на стоявшую женщину? Потому что они были практически одинаковы.

Юбка до середины икры, пучок на затылке, а цепкий взгляд из-под стекол овальных очков действуют как детектор лжи. И такую не обманешь, даже если уверен в собственной правоте — признают виновным и казнят без предоставления последнего слова.

— Добрый день, — подхожу к женщине. — Вы, наверное, бабушка.

Она усмехается. То ли горько, то ли с сарказмом, не знаю, но спустя некоторое время, окинув меня взглядом а-ля металлоискатель, спрашивает:

— Это вы нашли Еву?

— Да. Олег Дмитриевич Соломон… — протягиваю руку.

— Римма Васильевна, очень приятно. Ваши картины просто замечательные. Наш интернат очень благодарен вам. Спасибо, — вежливо произносит женщина и протягивает руку в ответ. — Если вы не против, я бы хотела поговорить с Евой наедине.

Краем глаза замечаю, как девчонка медленно крутит головой из стороны в сторону. Если бы могла, то крутила бы быстрее. Когда я обратил на нее внимание, полные губы прошептали:

— Не уходи…

Через секунду женщина поворачивается вслед за мной и устремляет взгляд на Еву. Затем на меня. Темный. Требовательный.

— Олег Дмитриевич?

— Конечно.

Несмотря на образ этакой училки, сама женщина показалась довольно милой. Возможно, в ней еще осталась советская закалка, но все же внутри нее таится любовь и сострадание. И почему Ева просила остаться?

И ответ пришел сразу же, как только я прикрыл дверь, не успев отойти от нее…

— Вот ты и попалась, маленькая дрянь, — слышится неприятное шипение. — Думаешь, это того стоило?

— Да, — доносится слабый голос Евы. Сразу же после него раздается хлопок. Быстрый и резкий. А после него тихое и такое же быстрое постанывание.

— Лекарства больше не получишь. А как только вернешься в интернат, будешь полы драить на всех этажах.

— Так нечестно!

— Нечего сбегать, поняла? А теперь наслаждайся недолгими деньками в больничке. Приду через неделю.

Ебаный рот!

Что за херня здесь происходит? Что за угрозы таблетками? Крики? Избиение? ДА, оно точно было, я не дурак. Все пазлы сложились воедино, те вопросы, которые возникали раньше, тут же отпали. Ответы на них получены. И они не особо меня радовали. Точнее вообще не радовали.

То есть это не бабушка Евы, а воспитатель, если судить по рассказу врача? И она вправе вот так мучить ребенка? Разве за это не полагается наказание? Это же нарушение закона! Она, как ответственный, обязана следить за ребенком. А поначалу показалась достаточно милой, хоть и строгой внешне.

Нужно что-то сделать! В суд подать за жестокое обращение с детьми, лишить возможности воспитывать детей. Что там еще делают?

Так, стоп!

А почему я вообще об этом задумываюсь? Какое мне дело? Я всего лишь вызвал для девчонки скорую, дождался опекуна, пора валить. Но что-то не позволяло. Я и шагу ступить не мог. Мимо медсестры проходили, косились на меня странно, а я даже этого не замечал.

Отхожу подальше, как только у двери раздаются шаги. Встаю к окну, делаю вид, что вообще не при делах. Сигарету бы выкурить, но нельзя. Придется на улицу выходить, и не факт, что снова пустят в корпус.

Захожу в палату, когда женщина покинула коридор, смотрю на Еву. Лежит пластом, как раньше, на правой руке капельница стоит, глаза смотрят в окно. Ничего не изменилось, кроме потускневшего, чуть увлажненного взгляда и покраснения на левой щеке.

— Не говори ничего, — тут же выдают ее губы. Тихо-тихо. Будто кто-то сейчас подслушивает, стоя за дверью, как я совсем недавно.

— Почему?

— Это касается только меня.

Она шутит? Только ее касается? Ее и той женщины, обещавшей лишить таблеток? Вашу ж мать, какого хрена тут происходит? Почему я все узнаю через стенку, через приоткрытую дверь, через уличные драки? От каких-то посредников, вместо того, чтобы услышать ее версию.

Сначала девчонка просит остаться, мол боится больниц, а потом начинается похуизм в стиле «сама разберусь, не вмешивайся»! Я словно стал свидетелем преступления, которое увидел краем глаза. Лишь часть картины. А за занавесом скрывалось много тайн.

И это ужасно злило. Неизвестность вкупе со скрытностью…

— Во что ты опять меня втянула? — внимательно гляжу в ее прикрытые глаза. Не смотрит на меня. Только в потолок. Безэмоционально.

— Ни во что.

— Я жду ответа.

— Слушай, мистер длинный нос, — поворачивает голову ко мне и пристально заглядывает в глаза, — это не твое собачье дело! Спасибо, что спас, и на этом все. Понятно?

Нет, мне ни черта не понятно! Я не хочу понимать ее похуизм, не хочу оставлять это в покое! Ее грубость, наглость, манера решать все самой вместо того, чтобы довериться взрослым. Откуда это все?

— Не надо спрашивать, зачем ты сбежала? — подхожу с другой стороны.

— Нет. Все равно не поймешь.

— Почему не пойму?

— Потому что ты из другого мира! — отвечает она так просто, словно озвучивает простую истину для недалекого человека. — У тебя есть деньги, карьера, влияние, друзья, родственники, а у меня никого нет, понимаешь? — добавляет уже громче. —