Я научу тебя летать - Ева Ночь Страница 15

– Драконам, кому же ещё? Драконы очень любят сокровища, чужие квартиры, всякие раритеты. Думаешь, зря тебя папулька обхаживал?

У него невозмутимая рожа. А у меня глазик задёргался. Я старательно не смотрю в окно, но чувствую: ещё немного – и оторвёмся от земли. И полетим, как страусы, махая коротенькими недоразвитыми крылышками. А вон там река должна быть. Может, уже пора жабры отращивать? Октябрь месяц заканчивается. Мама, я не хочу в холодную воду! У меня руки мёрзнут!

– Ты хоть бы спросил, куда ехать. Или это уже не важно? – обнимаю руками колени.

Машина замедляет ход. Неужели?

– А ты совсем слабая, Варежка. Укачало?

– Никто не называет меня Варежкой, – перевожу дух. – Нет, я скорости боюсь, кажется. А ты что-то хотел мне сказать?

– С чего ты взяла? – косит он весёлым глазом.

– Уволок слишком настойчиво. Обычно так делают, когда чего-то хотят. Будешь учить уму-разуму? Расскажешь, чтобы я к папе не приставала?

–Пф-ф-ф, – фыркает Драконов пренебрежительно. – Бедная у вас фантазия, Варвара Андреевна, для учительницы русского языка. Вы же как бы литератор. Книги гипотетически можете писать. Где размах эпопеиста? Где хитросплетение сюжетных линий?

Эпопеист – это сильно. Я прям окоченела, как сурикатик в стойке «столбик». Круто. На подпитии не выговоришь. Тут главное – не вестись. Я в курсе, что он брат Ваньки по отцу. И понимаю, сколько в них похожего. Кажется, троллить – это их семейная черта. Я уже сочувствую тем учителям, что учили этого живчика с бритыми висками.

– У меня непростой день выдался. Я устала, – пытаюсь охладить его самым ледяным тоном из моего учительского набора. – Можно ли без клоунады?

– Можно, – соглашается он почти нормальным голосом. – Ничего не хочу. Ничего от тебя не надо. Разве что это.

Тормозит этот хакер ночных дорог виртуозно. Жопу его машины заносит, когда он прижимается к обочине. И почти одновременно с этим манёвром он отрывает руки от руля, запускает их мне в волосы и целует. Жадно. В губы.

Я отпихнуть его хочу, упираюсь ладонями в грудь, а затем какого-то чёрта втягиваюсь в процесс. Илья целуется умопомрачительно. Вначале напористо, немного жёстко. А затем, как только я перестаю брыкаться, медленно и нежно. И такое впечатление, что нет для него ничего важнее. Что я та самая – единственная и неповторимая. Дорогая. Желанная. Любимая.

И я падаю в эту ловушку, как беззащитный кролик. Проваливаюсь вместе с ушами, шкуркой и пушистым хвостом. Ныряю в поцелуй на такую глубину, откуда подводные лодки не всегда всплывают.

Руки мои что-то такое вытворяют – притягивают этого очаровательного негодяя ближе. Пальцы приятно покалывают короткие волосы на затылке. Совсем как у того, в «Парусах». Но я почти не думаю о том парне – так, всплывает бледная тень. Их и сравнивать нельзя – разные совсем.

Со мной что-то не так. Видимо, тело не вовремя проснулось. Вспомнило, что секса давно не было. Но об этом я тоже почти не думаю, пока самозабвенно целуюсь с Драконовым. Мне нравится сам процесс. А гормоны в голову бьют совсем как в подростковом возрасте, из которого, как из короткой юбочки в складку, я безнадежно выросла.

Его руки касаются груди. Через куртку и прочие шмотки. А хочется, чтобы он понахальничал, залез, сжал. Почувствовать его ладони, кожу, пальцы. Помешательство. Отключение мозга. Полная и безоговорочная капитуляция.

Он отпускает мои губы. Дышит тяжело, словно в шахте вкалывал. Мы сидим лоб в лоб. И нет ничего, кроме нашего загнанного дыхания.

– У меня от тебя крышу рвёт, Варежка, – бормочет Илья и снова касается моих губ своими. Правда, не взасос, а так, слегка. – Поехали?

И я понимаю, от того, что я сейчас скажу, зависит, куда мы поедем. Ко мне или к нему. И если поедем хоть в какую сторону, закончится это одинаково. В общем, поехать не поехали, а уже приехали.

Глава 13

Илья

Я помню её тело под собой. И губы у неё всё такие же – прохладные, спелые, как вишни. Ей безумно идёт эта помада. А я бы слизывал её бесконечно.

Что-то такое творится в моей башке невероятное. Ведь девушка как девушка. Симпатичная, но, к примеру, с Тинкой ей не тягаться ни по холёной красоте, ни по стилю, изяществу и лоску.

Но Тинка как манекен в витрине. А Варежка живая. К тому же меня безумно заводит сочетание пуританской строгости и огня, что внутри у неё пылает. Это как контрастный душ: холодный учительский тон и горячий сексуальный отклик. Я помню, как она выгибалась и стонала. И жутко хочу испытать это снова.

Меня бесит, что она запамятовала нашу первую встречу. Хочется съязвить и уколоть. Но я не посмею. Ни за что. Пусть будет так, раз она забыла. Главное – я храню в памяти малейшие нюансы знаменательного знакомства в полутёмном коридоре на кафельном полу.

Нас трясёт как на вершине проснувшегося вулкана. И её – не меньше, чем меня. Поэтому я завожу машину и везу Варежку к себе. Плевать на всё. Потом будем разбираться с совестью, деталями, обстоятельствами.

Она потрясённо молчит, когда я тяну её за собой. Идёт, как школьница. И лицо у неё растерянное, но не возражает же. В лифте я снова целую её – не могу сдержаться. Как быстро, оказывается, ездит этот шкаф – не успел даже насладиться. Ну, ничего, сейчас мы всё наверстаем.

Не знаю, как я умудряюсь и Варежку к двери собой прижимать, и ключом в замок попадать, и дверь открывать. Я всё больше убеждаюсь: отсоединить меня от её тела разве что подъёмный кран сумеет. Примагнитило так, что с кровью оторвёт.

В тёмном коридоре я продолжаю упоённо её целовать. Глажу раскрасневшиеся щёки, пропускаю в ладонях тяжёлые пряди. Варежка пахнет вишнями и осенью. Немного морозом и тонкими духами. Что-то такое неуловимо сексуально-возбуждающее.

Она судорожно вздыхает, всхлипывая. Трётся об меня. Её груди отлично ложатся в мои ладони. Слишком много одежды. Надо это как-то исправить. Но мне сейчас хорошо и так. Оказывается, это здорово –