Сицилиец (СИ) - Юля Белова Страница 15

Он хватает двумя руками голову Инги, сминая все её кудряшки, всю архитектуру, всю эту магию соблазна и резко вгоняет член в самое горло. Ещё, ещё, ещё. Она захлёбывается, течёт слюна, шея раздувается при каждом толчке. Кажется, она здесь больше не главная. Потом он отстраняется. Инга хватает мокрым ртом воздух и как собака смотрит на него снизу.

Марко довольно грубо тянет её за руку, поднимает, ставит на ноги и подводит к дивану. Это совсем близко, я вижу всё очень ясно. Он разворачивает Ингу спиной к себе и толкает вперёд, она падает на диван, неловко заваливается, наступает коленями на подол платья, старается подняться. Он хватает её за бёдра и рывком тянет вверх, устанавливая задом к себе.

Платье длинное и это неудобно, одним движением его не задрать. Марко это злит. Он совсем не щадит этот тонкий, беззащитный, струящийся шёлк. Трусиков на Инге нет — она всё знала наперёд. Марко плюёт на ладонь и проводит у неё между ног. Инга изгибается, и я смотрю на её белые, красивые ноги и на вывалившуюся из лёгкого платья грудь.

Марко кладёт одну руку Инге на крестец, а другой направляет свой член. Он входит в неё быстро и резко. Всё тело Инги напрягается, она выгибается и подаётся вперёд. Я вижу, как напрягается и наливается кровью её шея, вздуваются вены. Она чуть поворачивает голову, рот открыт, брови сведены — всё напряжено до предела. Просто античная скульптура. Инга громко дышит ртом. Марко делает резкое короткое движение вперёд, и она издаёт рычание. Она рычит и хрипит как зверь. Каждый новый толчок заставляет Ингу рычать и хрипеть:

— Д-а-а-а! Д-а-а-а…

Я снова смотрю на её ноги. У неё маленькие мизинцы. Сейчас эти мизинчики выскользнули из-под лямочек босоножек и очень неудобно и нелепо зацепились за них.

Я смотрю, как дёргаются эти босоножки и мне становится их очень и очень жалко, и себя жалко, и вообще всех — даже Ингу, с вот этими её мизинчиками и порванным платьем… На моих глазах выступают слезы. Я поднимаю взгляд и вижу, что голова Марко повёрнута, и он смотрит на меня. Должно быть я выгляжу обескураженно и жалко. Его губы презрительно изгибаются, совсем чуть-чуть. И он отворачивается к Инге.

Я пячусь и двигаюсь к своей комнате. Не чувствую ничего, не понимаю, как иду и как я ещё не умерла. Запах соков моей сестры и сладкие благовония мне кажутся трупным ядом. Я вхожу в свою комнату, закрываю дверь, приваливаюсь к ней спиной и сползаю вниз. Меня нет, я больше не существую.

***

— Лиза!

В дверь стучат

— Она точно там?

— Да там она. Второй день уже.

— Ты что, серьёзно? Почему раньше не сказала? Лиза, у тебя все нормально?

Нормально. Просто отлично. Лучше некуда. Папа с Ингой проявляют заботу.

— Да всё норм. Болею. Отстаньте! — все силы уходят на эти несколько слов.

— Лиза, открой, пожалуйста, я посмотрю на тебя.

— Нет!

— Ну так же нельзя, надо поесть хоть немного. Я твой телефон принёс, Крюков передал, ты у него забыла.

— Ну, я ж говорила, что она у него была.

Отстаньте, оставьте меня в покое. В детстве надо было заботу проявлять, папа. Иди ты вместе со своим Крюковым, и с Ингой, и с выставкой, и с Марко, и со всем вином. Смотрю на открытую бутылку у кровати. Ладно, вино пусть остаётся.

— Потом поем.

— Что?

— Потом поем!

Сажусь на кровати.

— Да, пап есть захочет — поест. Голод оздоравливает. Не беспокойся, я о ней позабочусь.

— Лиза, что у тебя? Температура? Позаботишься ты, о себе не можешь позаботиться.

— О себе-то я точно смогу позаботиться, вот увидишь, — удаляющиеся шаги.

Зачем же по дому на каблуках? Цок-цок-цок прямо в мозг.

— Лиза, какие лекарства принести?

Да не надо мне ничего, просто уйди. Я встаю и медленно подхожу к двери:

— Всё нормально у меня. Просто устала. Перенапряжение. Нужно отлежаться. Завтра буду в порядке. У меня так бывает. Не волнуйся, — стараюсь говорить помягче.

— Точно?

Точнее некуда.

— Да, точно.

— Ну возьми телефон хотя бы, я тебе позвоню попозже.

— Ладно, там положи. Потом возьму.

Иду в туалет. Главное не смотреть в зеркало. Получается. Возвращаюсь в кровать. Эх, надо было бутылку чуть поближе поставить. Ладно, потом.

Лежу. Голая. Жалкая. Как вчера выползла из душа сразу упала в постель. Смотрю в потолок. Что ж так плохо-то, мамочка… Ну почему я такая несчастная? И пожалеть некому, и поплакаться некому, и приткнуться не к кому. Что со мной случилось? Размечталась, да? А ведь не надо было.

Да ладно, понятно всё. Только поздно, надо было раньше соображать. Потянуло к крутому парню? Не устояла перед животной страстью? Да, от него прямо чистый секс исходит. Поэтому понравилось? Нет, мне не понравилось. Не понравилось. Просто получила опыт — сексуальный и жизненный. И про мужиков многое поняла. И Вася ещё помог, спасибо тебе, Вася, тебя только в этом всём недоставало.

Бедная я, глупая, неопытная идиотка. Недотёпа. Рот разинула. Дала первому встречному. Лучше б тогда в школе с Сашкой Зайцевым…

Что ж я дура-то такая? Не думала же я, что он меня взял и полюбил, что я такая неотразимая и неземная и что он теперь только мой? Или думала? Надеялась? Хоть чуть-чуть? Может и думала, может и надеялась, может и верила. Я же его полюбила.

Что!? Нет! Конечно нет. Он просто меня трахнул. Затянул к себе и оттрахал. А на следующий день пришёл ко мне домой и оттрахал мою сестру. Сестра, тоже мне. Сука. Хотя её мне тоже жалко. Она же ничего не знала. А если бы знала? Вот именно… Сука и есть.

Тянусь за бутылкой. Там примерно половина. Пью. Ничего, бутылки дома везде валяются, вон у двери коробка, там ещё пять штук. Дома. Да какой мне это дом? Временное пристанище, замок пыток.

Пью, не особо чувствуя вкус. Меня переполняет жалость к себе, такая мучительная и красивая, невыносимая и сладкая, как шотландская баллада, как свирель, как мой первый тихий, слышный только мне самой стон.

Слёзы наполняют глаза. Как же их во мне много. Плечи содрогаются. Беззвучные рыдания — моя суперсила. Обнимаю себя, сжимаю эти жалкие костяшки. Жалею, даю себе волю, как маленькая глупенькая обиженная девочка. Потом делаю ещё несколько больших глотков и роняю на пол пустую бутылку.

Ну почему мне с ним так