Игрушка для Шакала (СИ) - Лин Кристина Страница 15

Чертов Шакал! Он, словно паутиной, окутал мою жизнь со всех сторон. И теперь все, кого я знала, легко открестятся от меня и необходимости мне помогать.

- Значит, вы мне не поможете, - заключаю, словно в бреду.

- Я не в силах, пойми! – в голосе мужчины отчаяние от того, что не все ему подвластно. – Тебе нужно оставаться с Одаевским до того момента, как я все выясню и найду возможность вернуть тебе твое наследство без риска для твоей жизни.

Закрываю глаза, сглатываю ком в горле.

Как же все перевернулось в считанные дни!

- Почему никто не послал к черту людей Одаевского, когда они заявились в офис? – мне всюду видится ложь и предательство, так горько от того, что моего любимого отца предали все, кому не лень. – Это ведь рейдерство и противозаконно. Мы может подать на него в суд!

- У Одаевского все схвачено, и суд положения дел не исправит. Поверь, он даже тогда получит то, что захватил. А вот ты можешь не дожить до решения суда. Как только поползут слухи о вашем разрыве с Одаевским, ты тут же станешь живой мишенью. И тогда он уже не будет заинтересован в том, чтобы сохранить тебе жизнь.

Дерьмовый расклад. Самый ужасный из всех, что я могла себе придумать. Еще утром, когда я рыдала, уткнувшись лицом в подушку, все не казалось мне настолько удручающим, как теперь.

- Хорошо, допустим я соглашусь играть в невесту, - заключаю, - как долго мне нужно притворяться?

- Не знаю, - говорит Иван Сергеевич, оглядываясь в сторону двери, подмечая, как в проеме появилась какая-то парочка, - думаю, месяц. Возможно, два. Я дам тебе знать.

И мужчина отошел от меня, поглядывая на вошедшую парочку и делая вид, что мы не знакомы.

Глава 16

Я стою у колонны и не понимаю, что делать дальше.

Помощь, на которую я рассчитывала, оказалась призрачной надеждой моего воспаленного мозга, и ничем большим. Иван Сергеевич сказал, что Одаевский – моя единственная надежда. Но, при этом, нет никакой уверенности в том, что не Одаевского я должна «благодарить» за то, что осталась сиротой. Как знать, быть может, именно он и есть тем, кто слишком умный и хитрый. Уж очень логичным кажется теперь такой вывод.

И я должна изображать из себя его невесту? Стоять там и всем улыбаться, пока чертов Шакал будет претворять свои планы в жизнь?

Сколько же он все это готовил? Как долго планировал?

Такое не провернуть в один момент, если нет должного фундамента. А меня он решил использовать, как разменную моменту в своей сложной игре.

Ненавижу его!

Представляю, как сейчас вернусь в зал, там мне нужно будет играть роль счастливой невесты, и мне становится тошно. Дыхание сбилось, кислорода не хватает, мне становится тяжело дышать. Быстро выхожу из холла и дальше, из здания.

Уличный воздух омыл лицо вечерней прохладой. Жадно делаю пару глотков воздуха, пытаюсь отдышаться и успокоиться. Впереди дорожка к парку, где легко можно спрятаться. Возможно, это мой последний и единственный шанс сбежать. Пусть и без помощи Ивана Сергеевича, но оставаться с Одаевским и ждать, пока он полностью захватит все то, что мой отец создавал всю свою жизнь, я не намерена.

Делаю шаг вперед, оборачиваюсь. За мной никто не идет. Поэтому ускоряюсь, пытаясь уйти как можно быстрее от здания.

Дохожу до ограды, выхожу за калитку. И не успеваю сделать и пары шагов, как, непонятно откуда, появляется черный тонированный автомобиль. Он несется в мою сторону, я инстинктивно отпрыгиваю к ограде. Но дуло автомата, торчащее из приоткрытого окна, замечаю слишком поздно.

Все произошло слишком быстро, чтобы я смогла осознать, что же случилось. В последнее мгновение передо мной появляется Одаевский, который, схватив меня в охапку, закрывает собой, заставляя пригнуться. Звуки выстрелов смешались со звоном отлетающих от металлической ограды использованных патронов. Колени подгибаются, и я падаю на асфальт, укрытая Одаевским, как тентом. Визг шин автомобиля заглушает мат Одаевского, который он щедро вываливает на мою голову. И во всем этом потоке я смогла осознать только одну фразу:

- Быстро в машину!

Одаевский хватает меня под локоть и, дергая на себя, заставляет подняться. Хватает за руку и тащит к машине.

Стертые коленки саднят. Но это ничто в сравнении с тем, что меня едва не отправили на тот свет. Я послушно иду за мужчиной к машине. Не раздумывая, забираюсь на переднее сидение. Почти одновременно с тем, как Одаевский запрыгивает за руль. Его рука в крови, но я не понимаю, откуда эта кровь. Кто ранен? Он или я? Я не чувствую боли, кроме той незначительной, в стертых коленках.

- Пристегнись! – рявкает Одаевский в мою сторону.

Послушно выполняю приказ трясущимися руками. Сейчас моя гордость испарилась, растворившись в простом желании остаться в живых.

Не дожидаясь, пока я пристегнусь, Одаевский включает мотор, и машина резко дергается с места.

Мы несемся на бешеной скорости. Мужчина уверенно ведет машину, лавируя в потоке городского движения. Меня запоздало накрывает шоковой отдачей, и тело начинает трясти. Кажется, что все тело резко замерзло, и теперь даже зубы отбивают чечетку.

- Куда мы едем? – спрашиваю, пытаясь успокоиться. Голос звучит неестественно, срывается на шепот.

- Лучше заткнись! – звучит в ответ грубое, от которого меня подкидывает на месте.

Одаевский только еще сильнее нажал на педаль газа, а мне осталось только покрепче вцепиться пальцами в обивку кресла. Поглядываю то в окно, то на его окровавленные пальцы, лежащие сейчас на руле. И зубы снова начинают стучать от страха.

Кажется, проходит целая вечность, хотя мы неслись на запредельной скорости, прежде, чем автомобиль въезжает в ворота особняка. Мужчина тормозит у самого входа и выходит из машины, не говоря мне ни слова. Отстегиваю ремень безопасности, медленно выбираюсь из машины и иду в дом, вслед за мужчиной.

Одаевский прошел через холл, зашел в кабинет. Без остановок, широкими шагами. Я же медленно плетусь, стараясь не грохнуться на пошатывающихся ногах. И, вместо того, чтобы подняться по лестнице и спрятаться в своей комнате, иду в сторону кабинета.

Останавливаюсь на пороге, наблюдаю за мужчиной, который достал аптечку и роется в ней, вынимая из нее бинты и пластыри. И только сейчас осознаю, что этот человек спас мне жизнь. Заслонил собой, защищая от пуль. Он рисковал, и вряд ли не понимал того, что может погибнуть.

Единственный, кому не безразлично, что со мной будет. Настолько небезразлично, что он прикрыл меня собой.

Одаевский не смотрит в мою сторону. Он снимает пиджак. И только сейчас я вижу, откуда была кровь на его пальцах. Все левое плечо и часть рукава в крови. К горлу подступает ком, который я шумно сглатываю.

Мужчина оборачивается, смотрит на меня, но ничего не говорит. Он расстегивает рубашку и снимает ее, обнажая рану. Два глубоких пореза на левом плече, из которых тоненькой струйкой стекает кровь – цена, которую ему пришлось заплатить за мою жизнь сегодня.

Тому, кому нет до меня дела.

- Можно я помогу? – спрашиваю.

Мужчина замер, а потом легонько кивнул в ответ.

Подхожу к нему, придвигаю кресло и помогаю сесть в него. А потом разглядываю содержимое аптечки. Беру перекись, вату. Сначала нужно обработать рану. А что, если пуля застряла внутри?

- Это просто царапина, - словно отвечая на мой вопрос, говорит мужчина.

Киваю и продолжаю свою работу. Смачиваю вату в перекиси, аккуратно смазываю кровь, прижигаю края раны.

На мужчину стараюсь не смотреть. Особенно в глаза его не смотрю. Меня несколько раз предупреждали, но я все равно решила действовать по-своему, и теперь пострадал другой человек. Хотя назвать Одаевского невинным язык не повернется.

Перебинтовываю раны, прихватываю край бинта пластырем. Почему-то только сейчас подмечая, что теперь и мои руки испачканы кровью. Смотрю на них, потом на плечо Одаевского. Под повязкой проступила капля крови.

Как же все могло так перевернуться в какие-то дни?! Прошло-то совсем немного с того дня, как меня похитили. И еще неизвестно, где бы я была, если Одаевский меня тогда не выкрал. А может, это и есть его план? Может, именно так он и задумывал все с самого начала? Отца убрать с дороги, а меня использовать, как ширму.