Татьяна Туринская - Спроси у зеркала Страница 15

— Валерик, ты слышишь меня? Набрось рубашку на плечи, обгоришь ведь.

Да, мама как всегда права, — машинально отметил про себя Валерка и уже было подхватился с корточек, чуть было не вскочил во весь рост. И лишь в последнюю секунду остановился, присел обратно, обхватил колени руками. Хорошо женщинам — даже в состоянии крайнего возбуждения выглядят нормально, никто ни о чем не догадается. А ему, Валерке, куда девать свое возбуждение? Кругом народа — сотни, если не тысячи человек, это что же, ему демонстрировать свои чувства к маленькой девочке, уютно устроившейся рядом, привсенародно?! Срамота!

— Да нет, мам, ничего, мне не жарко. Я еще позагораю.

Изольда Ильинична хмыкнула неопределенно:

— Ну гляди, я предупредила.

Валерка знал, что мать, как всегда, права, как знал и то, что обгорит непременно — ему для этого вполне хватило бы и двадцати минут на открытом солнце. Но не мог же он во всеуслышание объяснить ей свое поведение! Вот если бы она сама догадалась бросить ему рубашку! Но — вроде и мудрая мама, а не догадалась. И пришлось Валерке еще долго сидеть под палящим солнцем, пока почувствовал, что уже может встать во весь рост, не рискуя быть осмеянным.

Естественно, столь продолжительные солнечные ванны сказались на Валеркином здоровье весьма негативно. Едва войдя в прохладный вестибюль гостиницы, почувствовал некоторый дискомфорт — плечи и спина как будто все еще находились под воздействием прямых солнечных лучей. О, Валерке очень хорошо было известно подобное состояние! С его-то молочно-белой кожей он еще в довольно раннем возрасте познал все 'прелести' солнечных ожогов. Теперь к вечеру жди повышения температуры, но не это самое страшное. Хуже всего то, что кожа теперь будет печь огнем несколько дней, а после покроется пузырьками и полопается, будет облазить пластами. И все это — в присутствии Ларочки! А еще страшнее то, что с обгоревшей кожей ему категорически нельзя будет находиться рядом с Ларочкой на пляже, нельзя будет, как сегодня, втирать в ее восхитительно гладкую, такую теплую кожу защитный крем. Эх, мама, как же ты не догадалась бросить рубашку?!!

Температура не заставила себя долго ждать. Валерка приготовился к страданиям, приготовился к одиночеству. Но мама, хоть и оплошала с рубашкой, лишний раз продемонстрировала свою мудрость:

— Так, дети! Мы с Владимиром Александровичем сегодня идем на концерт Иосифа Кобзона. Вам, насколько я разбираюсь в молодежи, это вряд ли будет интересно. А потому вы остаетесь в номере. А, вот еще что. После Кобзона мы с Владимиром Александровичем пойдем в казино, вернемся очень поздно. Так что, я думаю, будет правильнее, если ты, Валерик, сегодня переночуешь в нашем с Ларочкой номере, на моей кровати, чтобы мы не перебудили вас ночью. Договорились? Да, вот еще что. Ларочка, детка, поработай немножко сестрой милосердия? Я купила кефира, сейчас он хорошенько охладится в холодильнике, а потом ты смажешь им Валерика, хорошо?

Лариска растерянно захлопала глазами:

— А как? Я не умею…

Изольда Ильинична сжала губы, недовольная непонятливостью будущей невестки.

— Ну как, как? Очень просто! Налей немножечко себе в ладошку, а потом разотри по плечам Валерика. Ну и про спину не забудь, конечно, про руки, шею помажь. Да кефира не жалей, мажь щедро.

— Хорошо, тетя Зольда, — покладисто кивнула Ларочка. — Сделаю. А потом что? Смыть тряпочкой?

— Ну что ты, детка, ни в коем случае! Тряпочкой будет очень больно! Пусть полежит в кефире часок, помаринуется. За это время кефир должен впитаться. А ты потом просто ладошкой, смоченной в теплой водичке, нежненько, чтобы не поранить обожженную кожу, смоешь остатки. Впрочем, особо не старайся, не три. Просто легонько пройдись ручкой, аккуратненько, ласково, чтобы снять возможные крупинки. Но не старайся смыть лишний жир — кожа должна быть жирной, это как питательный крем, поняла?

Ларочка вздохнула — фи, месить рукой холодный кефир, а потом еще смывать жирную Валеркину кожу! Да деваться некуда, спорить не привыкла:

— Поняла, тетя Зольда.

— Вот и чудненько, тогда мы пошли. И вообще, Ларочка, ты тут за ним приглядывай. Сегодня ты за старшую, — и, подхватив под руку молчаливого супруга, Изольда Ильинична бесшумно выплыла из апартаментов.

Лариса включила телевизор, пощелкала кнопками в поисках чего-нибудь интересного. Валерка лежал на материной кровати, распластавшись на животе — спина горела адским пламенем. Молчать было ужасно неловко, а придумать тему для разговора Валерик никак не мог. Да и вообще — разве можно вести светские беседы, прижавшись животом к кровати, как к родной?! Ему хотелось выть в голос — сколько лет мечтал остаться с Ларочкой наедине, а теперь лежит перед нею немощный, как старик, как расплющенный цыпленок табака на сковородке! Только жар почему-то идет не снизу, а сверху, словно его засунули в духовку и включили верхний нагрев.

Минут через тридцать Ларочка решила, что, наверное, кефир уже достаточно охладился, и приступила к процедурам. Присела на краешек Валеркиной кровати, осторожненько налила в ладошку кефира, да не подрасчитала малость, перелила, и капля кефира некрасивой кляксой растеклась на ее халатике. Чертыхнувшись, опрокинула содержимое ладошки прямо на Валеркину спину. Тот вздрогнул: не слишком-то приятно разгоряченной солнцем и высокой температурой коже прикосновение чего-то холодного и склизкого. Впрочем, к этому быстро привыкаешь. И даже начинаешь получать не абы какое удовольствие, если размазывает по тебе эту гадость не кто попало, а самая любимая девочка на свете. И, несмотря на боль, на температуру, на озноб, Валерка опять 'поплыл', как несколько часов назад на пляже. Только теперь ему можно было не опасаться, что кто-то обнаружит его восторг от прикосновений Ларочки — теперь-то он лежал на животе, и вставать в ближайшее время не собирался. А значит, никто, даже сама Ларочка не догадается, как именно он к ней относится, как безумно счастлив он от ее прикосновений, как требовательно напряглось его тело…

Все хорошее быстро заканчивается. Ларочка покончила с процедурой в пять минут. Вымыла руки с мылом, забралась на свою кровать, села на ней по-турецки и уставилась в телевизор. Через несколько минут ей это надоело, и она достала из дорожной сумки молодежный журнал, стала листать глянцевые страницы. На ее лице явственно читалась скука.

И Валерка решился. Он уже давно не находил себе места, изводил себя страшными подозрениями и дикой ревностью, но все не мог придумать повода для выяснения отношений. Теперь же понял: или он немедленно, сей секунд, расставит все точки над 'i', или всю жизнь будет корчиться в муках ревности.