Кэтрин Харви - Звезды Страница 157

Он сказал:

– Я люблю тебя, Филиппа, – но это были не самые подходящие для нее слова. Они прозвучали слишком рано, ее сердцем пока еще владел Пол Маркетти. Она села и слегка поцеловала его в губы.

– Не говори этого, пожалуйста. Любовь ко мне не приносит удачи.

Произнеся эти слова, она вдруг осознала, насколько они правдивы. Раньше она не думала об этом, но всех троих, кого она любила за свою жизнь – Джонни, Риза и Пола, уже не было в живых.

Как бы прочитав ее мысли, он прикоснулся к ее щеке и с улыбкой сказал:

– Не надо беспокоиться. Со мной ничего не случится.

Сидя в своем коттедже, затерявшемся среди сосен, Дэнни Маккей проверял лезвие ножа и думал о том, что первым делом надо отвлечь от Беверли ее австралийского мальчика-игрушку.

Никому еще не удавалось перебежать дорогу ему, Дэнни Маккею, а уж тем более зеленым соплякам. А этот нож, не раз воплощавший в жизнь замыслы Дэнни, и на этот раз должен был сделать свою работу.

Дэнни никогда не любил действовать с помощью огнестрельного оружия; оно казалось ему безликим и держало его на расстоянии от жертвы. И с ним все слишком быстро заканчивалось. Ну, ладно, рассуждал он, вставляя нож в кожаные ножны за поясом, с этим белобрысым крестьянином придется разделаться быстро. Но уж с Беверли он разберется не торопясь.

Взглянув на часы и отметив, что уже пора выходить, он еще раз осмотрел себя в зеркало, чтобы убедиться, что ножа не видно. И не только ножа, но и нейлонового шнура и пистолета. Он не собирался использовать его для убийства, пистолет был для других целей. На балу Дэнни решил появиться в смокинге, но он ему был нужен не на весь вечер; вскоре он переоденется в более подходящую для его планов одежду. Что касается бального костюма Беверли, ей тоже не придется быть в нем целый вечер. Он переоденет ее в другое: наручники и приготовленную им петлю.

Ему не терпелось увидеть выражение ее лица, когда она поймет, кто он такой.

Не с первой попытки сумела Беверли вставить в мочки ушей жемчужные сережки в виде капелек. Возможная встреча с Отисом Куинном очень беспокоила ее, и от этого у нее слегка дрожали руки. Где он был сейчас? Куинн приехал утренним фуникулером, а теперь уже вечер. Она ожидала, что до вечера он как-то проявит себя, из-за постоянного напряжения у нее сдавали нервы.

Поэтому она вскочила, услышав стук в дверь. Куинн!

Но это оказался Саймон: он еще не переоделся в белый вечерний пиджак и был без галстука. Войдя в гостиную, он закрыл дверь.

– Я получил твою записку, Беверли, – сказал он с выражением озабоченности на лице. – Ты не идешь на бал! Плохо себя чувствуешь? Вызвать доктора Айзекс?

– Нет, – ответила она. – Просто болит голова. – Беверли была полна желания пойти на вечер, решив для себя заранее, что это будет ее выход в свет, так как она собиралась первый раз показаться на людях без темных очков. Прошло уже три с половиной года с тех пор, как лицо Беверли Хайленд перестало мелькать на экранах и в газетах; она уверяла себя, что память людей недолговечна. А потом появилась «Разоблаченная бабочка», написанная Отисом Куинном, и там были помещены ее фотографии, сделанные в те дни, когда она занималась благотворительностью, собирая деньги для разных общественных целей, в частности в фонд поддержки предвыборной кампании Дэнни Маккея.

После этой статьи с фотографиями она уже не могла появиться без очков. Кто-нибудь из гостей точно узнал бы ее.

– Я очень хочу, чтобы ты пошла на бал, Беверли, – сказал Саймон, подойдя так близко, что она сделала шаг назад.

– Я поучаствую, но буду находиться здесь. – И она кивнула на большой телеэкран, встроенный в стену. Он принимал сигналы от множества телекамер, установленных по всему «Замку» и вокруг него. Эта, система позволяла Беверли наблюдать за происходящим, не выходя из своих апартаментов, где она чувствовала себя в безопасности.

– Но это совсем не то, – сказал он.

– Ничего, – ответила она, отворачиваясь от него, чтобы он не уловил подвоха в ее глазах. Она включила телевизор, и экран заполнился ослепительными бликами белого и серебристого тонов: это был бальный зал с рождественской елкой сорока футов высоты, украшенной белыми пушинками и серебристыми звездами. Зал был оформлен в белых тонах; и ткани, и гирлянды, и венки – зимняя страна чудес. Некоторые гости уже прибыли и начинали угощаться у массивного буфета.

– Прошу тебя, Саймон, иди вниз и будь нашим гостям радушным хозяином, каким ты всегда был для них.

– Я надеялся на один танец с тобой, Беверли, – произнес он.

Они смотрели друг на друга через всю комнату. Саймон и Беверли ни разу не танцевали друг с другом.

– Прошу тебя, – мягко повторила она, – Пожалуйста.

Он подошел и коснулся ладонью ее щеки.

– Позволь мне помочь тебе, Беверли. Дай мне встать между тобой и тем, что пугает тебя.

Она посмотрела ему в глаза, еще мгновение, и она бы выболтала ему все. Но сдержалась, заставляя себя еще и еще на секунду сохранять присутствие духа и сохранить тайну в себе. Пока он не сказал:

– Хорошо, пусть будет, как ты хочешь. Я ухожу, чтобы приготовиться к балу. Если ты передумаешь…

Оставшись одна, она попробовала устроиться поудобнее, чтобы наблюдать за балом по монитору. Но вскоре поняла, что ее охватывает какое-то странное беспокойство и она не может усидеть на месте. Запах его одеколона распространился по комнате, она все еще чувствовала на щеке прикосновение его пальцев.

О Боже, что же делать? Сидеть здесь? Как заключенная в собственном доме, как зверь в клетке, и ждать разоблачения Отиса Куинна? Всю жизнь она активно боролась, а сейчас чувствовала, что ведет себя трусливо.

Она снова подумала о Саймоне. Сколько она себя помнила, она всегда была одна, отгороженная от мужчин и любви, полагаясь только на себя, обделенная сильными мужскими плечами, на которые можно было бы опереться в трудную минуту. Саймон сказал, что хочет разделить с ней ее бремя, защитить от того, что ее пугало. Разве не могла она сейчас наконец позволить себе положиться на чью-то силу? Разве было бы ошибкой открыться ему и позволить помочь ей?

Послезавтра у меня может не быть возможности использовать свой шанс с Саймоном. Послезавтра мир может измениться для меня.

Она подошла к двери и выглянула в холл. Саймон был уже у себя и готовился к балу. Тихонько прикрыв за собой дверь, с замирающим сердцем, Беверли прошла к его комнате, остановилась и прислушалась. За дверью был слышен шум воды в ванной.

Она потрогала ручку: открыто. Раньше Беверли бывала в его апартаментах. Это жилье было удивительным отражением обратной стороны характера человека, которого она знала очень хорошо и одновременно не знала совсем. Саймон Джунг, всегда такой аккуратный и педантичный при исполнении своих обязанностей, видимо, легко мирился с беспорядком в обыденной жизни. Книги, журналы и видеокассеты были разбросаны повсюду, стол был завален бумагами, шелковый галстук висел на спинке стула.