Проклятое сердце (ЛП) - Ларк Софи Страница 16

Глядя на ее волнение по поводу одежды, я говорю ей:

— Ты должна принять предложение Парсонса. Ты должна пойти туда учиться.

Симона останавливается возле витрины с верхней одеждой из «Касабланки».

— Если я так и сделаю? — говорит она, не глядя на меня. — Что будет с нами?

Я стою прямо за ней, почти достаточно близко, чтобы коснуться изгиба ее бедра. Я вижу край ее лица, ее ресницы, лежащие на щеке, когда она смотрит в пол.

— Я мог бы навещать тебя, — говорю я. — Или я мог бы переехать в Нью-Йорк… на Манхэттене много итальянцев. У меня там двоюродные братья, дяди…

Симона оборачивается, лицо ее сияет.

— Ты бы так и сделал? — спрашивает она.

— Я бы предпочел поехать в Нью-Йорк, чем в гребаную Великобританию, — говорю я.

По правде говоря, я бы пошел куда угодно, чтобы видеться с Симоной, пока она учится. Но я знаю, что она мечтает о Парсонсе, а не о Кембридже.

— Мои родители уже разозлились на меня за то, что я отсрочила поступление, — вздыхает она. — Я сказала, что пойду на зимний семестр…

— Это не их жизнь, — рычу я.

— Я знаю. Но я единственная, кто у них есть. Серва…

— Ты не обязана компенсировать все то, чего не может сделать твоя сестра.

— На самом деле в последнее время ей стало намного лучше, — радостно говорит Симона. — Она принимает новый препарат. Ищет работу в Лондоне. По крайней мере, мы будем рядом друг с другом, если я поступлю в Кембридж…

Я не встречался ни с Сервой, ни с кем-либо из семьи Симоны.

Симона думает, что они меня не примут.

Наверное, она права. Я знаю, кто я такой. Я выгляжу как головорез, и у меня такие же манеры. Мой отец может быть достойным, когда захочет. Он может дружить с политиками и генеральными директорами. Я так и не научился этому. Папа передал мне самые уродливые части нашего бизнеса, и это все, что я знаю.

Я говорю Симоне, что она не обязана подчиняться требованиям своего отца.

Но у меня есть свои обязанности перед моей семьей. Что бы они делали, если бы я поехал в Нью-Йорк? Неро еще недостаточно взрослый, чтобы справляться со всем самостоятельно. И есть правда в том, что сказал Эдвин Дукули прямо перед тем, как я убил его. Папа все еще силен. Но он уже не так сосредоточен с тех пор, как умерла мама. Он говорит мне, что нужно делать. Я тот, кто должен все делать.

Симона тоже не подходящая жена для меня в глазах моей семьи. Я должен жениться на девушке из мафиозной семьи — на ком-то, кто понимает наш мир. Это образует альянс. Поможет обезопасить наших детей.

Вдобавок появится проблема с пристальным вниманием, которое это вызовет, если я женюсь на ком-то вроде Симоны. Галло держатся подальше от внимания. У нас всегда так было. Это не просто так называется «преступный мир» — ведь мы не видим нашу фотографию в разделе «Общество» в Tribune.

Вот что произошло на бал-маскараде. Кто-то сфотографировал нас, и на следующий день The Times опубликовали фотографию, на которой мы с Симоной вальсируем по бальному залу музея. К счастью, на мне была маска, но папа был далеко не впечатлен подписью: «Симона Соломон, дочь Яфеу Соломона, танцует с неизвестным гостем».

Папа читает все газеты. Он бросил ее прямо передо мной, прямо на мою тарелку с завтраком.

— Я не знал, что ты являешься сторонником искусства, — сказал он.

Он уже встречался с Симоной. Но я пообещал ему, что мы с ней будем держаться в тени.

— Здесь не видно моего лица, — сказал я ему.

— Это увлечение зашло слишком далеко. Ее отец не глуп — он заботится о своей дочери, как об одном из своих отелей. Она ценный актив. Тот, который ты публично обесцениваешь.

— Не говори так о ней, — прорычал я, глядя отцу в лицо.

Я видел, как его гнев нарастает, чтобы встретить мой.

— Ты молод, Данте. В мире много красивых женщин.

— Но для тебя их не существовало, — сказал я ему.

Папа вздрогнул. Он не сентиментальный человек, не из тех, кто проявляет слабость. Когда моя мать была оторвана от него, его привязанность к ней создала дыру. Поскольку он не может говорить о ней без эмоций, он вообще о ней не говорит.

— Твоя мать была не из нашего мира. Это было тяжело для нее. Женщина не должна выходить замуж за такого мужчину, как я или ты, если только она не воспитана так, чтобы принимать определенные реалии.

— Мама приняла их.

— Не полностью. Это был единственный конфликтный момент в нашем браке.

Я встал из-за стола так резко, что от моего движения тяжелый стол оттолкнулся, расплескав свежевыжатый апельсиновый сок по краю графина.

— Я не прекращу встречаться с ней, — сказал я отцу.

Теперь я говорю Симоне, что ей тоже нужно сделать свой выбор. Она отложила учебу на несколько месяцев, но, в конце концов, ей придется принять решение.

Парсонс или Кембридж?

Я или мужчина, которого выберет для нее ее отец?

Я должен забрать Симону раньше, чем мне хотелось бы.

Я высаживаю ее у библиотеки. Место, которое она использовала, как оправдание сегодня.

Я вижу, что ее шофер Уилсон уже припарковался дальше по улице, ожидая, чтобы забрать ее.

Мне не нравится эта уловка. Я ненавижу чувствовать себя ее грязным секретом.

Поскольку мне нужно убить время, я еду в школу за Себом.

Он выходит из парадной двери, как только звенит звонок, с баскетбольным мячом под мышкой. В настоящее время это такая же часть его личности, как и лохматая стрижка или серебряная цепочка с медальоном Святого Евстафия, которую он всегда носит. Наш дядя Франческо носил его, пока его не убила Братва.

Себ улыбается, когда видит меня.

— Я не знал, что ты приедешь, — говорит он.

— Подумал, может, ты захочешь сходить в парк, — отвечаю я, выбивая мяч у него из рук и отбирая его.

— Ага, — говорит Себ. — Посмотрим, сможешь ли ты сделать так на корте.

Я отвожу его в парк Оз, где много открытых баскетбольных площадок. У меня в багажнике есть шорты и кроссовки. Правда, футболки нет, но я вообще не беспокоюсь об этом. Себ тоже стряхивает свою. Он худой, но начинает становиться мускулистым. Сейчас он почти такого же роста, как Неро, хотя ему всего тринадцать.

Мы играем в игру «кто успел, тот и взял» на половине корта. Я позволяю Себу забрать мяч первым. Он пытается обойти меня, а он чертовски быстр, но я все равно быстрее, по крайней мере, своими руками. Я отбираю у него мяч, возвращаю его на линию, затем забиваю трёхочковый прямо над его головой.

Мяч со свистом проносится через кольцо, даже не задевая край.

— Да, да, — говорит Себ, когда я цокаю ему.

Я тот, кто научил Себа играть. Я тот, кто каждый день водил его на корт после смерти нашей матери, когда он был так подавлен, что я целый год не видел его улыбки. Тяжелее всего было ему и Аиде — по крайней мере, так я думал тогда. Им было всего шесть и восемь лет, они были еще совсем малышами.

Но теперь я задаюсь вопросом, не ударило ли это по Неро сильнее всего. С Себом и Аидой все в порядке. Они вышли из этого состояния, снова обрели свое счастье. В то время как Неро просто кажется таким… сердитым. Он ввязывается в драку за дракой, каждая из которых отвратительнее предыдущей. Я думаю, он может кого-нибудь убить. Чтобы отвлечь его, я брал его с собой на ограбления на бронированных грузовиках. И он хорош в этом — хорош в вождении машин для побега, хорош в следовании инструкциям. Даже хорош в планировании ограблений сам. Он чертовски умен, хотя по его оценкам этого не скажешь.

Я не могу переехать в Нью-Йорк. Не на постоянной основе. Я сказал это Симоне сгоряча, но я не могу оставить своих братьев и сестер здесь одних. Аида с каждым днем становится все красивее и доставляет все больше хлопот. Себу нужно тренироваться со мной, чтобы он мог попасть в школьную команду. Неро нуждается во мне, чтобы уберечь его от тюрьмы или от того, чтобы его убили. Он думает, что он непобедим. Или ему все равно, что это не так.