Выпускной. В плену боли (СИ) - Попова Любовь Страница 16

— Я не буду, понял? Нас спасут. Ты же этот чёртов мажор. Почему твой отец тебя не ищет?

Он ищет. Наверняка он меня ищет. Надеюсь на это. Надеюсь, что он вспомнит о сыне.

— Ищет, конечно. А твой что? Почему он не ищет?

— У твоего на это деньги есть. Так что я считаю, надо просто ждать. Да, Демьян? Мы будем просто ждать?

— Ну, а куда мы денемся, — иду на кровать, ложусь на спину и руку за голову забрасывая, хлопаю по матрасу рядом с собой.

— Придурок! – кричит она и идёт к кастрюле. Набирает воды. Ставит варить кашу. Пока та варится, она наливает воды в кружку и выпивает. Я наблюдаю, как несколько капель стекают по подбородку, в ложбинку грязного, рванного платья, из-под которого торчат белые обнажённые куски стройного тела.

Она резко поворачивается, а я тут же глаза закрываю.

Да, трахаться на камеру не сильно прельщает, но теперь даже хорошо, что меня закрыли с ней, а не с тем же Рязанцевым или ещё чего хуже… А то извращенцев всяких хватает.

— Иди ешь! — кричит Ася сквозь мои мысли. Она положила только мне.

— А ты?

— Я не голодная, — бурчит она и за книжку берётся. Думает, что сытый я не буду её домогаться. Но ведь каша когда- то закончится…. И голод возьмёт своё.

***

Для тех, кто хочет отдохнуть от напряжения и окунуться в первую любовь, приглашаю в историю "Я сделаю тебя взрослой" https:// /ru/reader/sdelayu-tebya-vzrosloi-b453590?c=5222358p=2

Глава 22.

— Сколько мы тут, Ась?

— День? — подаёт она голос, отрывая голову от книги. Волосы ещё не спутались, королевой бала её уже не назовёшь. Но всё равно выглядит вполне привлекательно. — Мы проснулись, потом добрались до этой комнаты, потом поели, потом снова поспали.

— Можно предположить, что прошёл один день, верно?

— Получается так. Разве тебя не должны искать? Как думаешь? Ищут же?

— Ищут, конечно, — говорю с уверенностью, которой не ощущаю.

Где отец, почему он не приходит, почему не ищет меня? А если ищет, почему так долго? Сейчас же камеры везде, отследить машину, на которой нас увезли довольно просто. Даже если это моя собственная. Так почему никто не шевелится? А мама? Она так погрязла в собственном отчаянье, что просто забыла родного сына? Мне долгое время казалось, что я для неё единственный.

— Тебе я смотрю не привыкать к таким условиям?

— Мы никогда не жили богато. Все деньги уходят на землю и ведение хозяйства. Я тебе больше скажу, у нас даже туалет на улице.

У меня в голове сразу вспыхивает картинка, как я иду в деревянное строение. Сначала голубого цвета, скорее на их ферме, а потом красного, с облупившейся краской.

— Первые года четыре мы с мамой жили отдельно от отца. Дом был старый, туалет, точно помню, был на улице.

— Как ты помнишь? Тебе же четыре было.

— Наверное, слишком яркий и резкий контраст. Просто в один день практически мы переехали. Я думал, попал в сказку. Из простого дома размером с эту комнату мы переехали во дворец, где я получал всё, что хотел. Всё, Ася. Стоило пальцем ткнуть, и я это получал, — показываю пальцем на неё, а она в ответ средний показывает.

Становится смешно, она тоже хохочет.

— Я помню твою бабушку. Она пекла нам оладьи из яблок, и потом мы много времени проводили по разные стенки вашего туалета.

Ася снова смеётся, и у меня от этого звука мурашки по плечам расползаются. Красиво смеётся. Когда я последний раз слышал такой искренний женский смех? Смех ностальгии. Теперь кажется, что Милена над моими шутками смеялась, чтобы подлизаться.

— Это было самое вкусное и самое не перевариваемое блюдо. Мы даже подрались за последний.

— Серьёзно? Не помню.

— Ага, я держала тебя за нос, а ты меня за волосы.

— А ты жестокая.

— А ты мог бы уступить.

— Я был, кстати, гостем.

— Это был, кстати, последний раз, когда ты был гостем. Потом мы пошли в школу, и больше мы не дружили. Ты со мной не дружил, — стекает её улыбка. Я вспоминаю новых друзей, как мне хотелось похвастаться перед ними, и подружка с фермы была не тем, чем хвастаются. Тем более она частенько приходила грязная, и над ней смеялись. Ещё помню, как боялся, что она что-то расскажет. Возможно о том, что она победила меня в той маленькой битве…

Мы замолкаем, и я, думая о том, когда от неё перестало так вонять, засыпаю. Перед глазами Ася, маленькая, чумазая, но с искренней, красивой улыбкой. Когда она перестала улыбаться.

— А твоя бабушка умерла, получается? — говорю уже сквозь сон.

— Да, как раз в то лето.

Погружаюсь в мир того самого морфея, который тоже не спешит вытащить нас отсюда, просыпаюсь от дикой боли в животе, словно кто-то кишки сворачивает. Ася опять в этом кресле. Вросла она в него, что ли? В кастрюле снова сваренная каша, и я её почти залпом съедаю. Запиваю всё водой.

Немного уняв нытьё желудка, иду к Асе. Смотрю на неё с минуту, наверное. На волосы, что обнимают щёки волнами, на губы, что приоткрыты в тяжёлом, прерывистом дыхании. На простой лифчик. Чуть нависаю, чтобы увидеть темный сосок. Интересно, какой он при дневном свете? Какой будет, если сильно сжать? Сейчас он не твёрдый, мягким ореолом будоражит сознание.

Бросаю взгляд на телевизор. Интересно, извращуга возбудился, как и я? Сто пудов. Я бы возбудился только от фантазии, что можно делать с обездвиженным телом. Связанным телом. Порнуха разная нравится, но ещё никогда так не возбуждал вид спящей девушки. Её губ, которые идеально бы смотрелись на моём члене. Поднимаю глаза к потолку, так и не понимая, где камера. Но и срать… Надо просто спустить напряжение.

Пусть урод посмотрит, как я расстегиваю брюки, как достаю член, уже туго завязанный желанием коснуться ртом этой нежной груди. Сжимаю кулаком себя, стискивая зубы, чтобы не издать ни звука. Несколько движений. Давай, давай. Наяриваю, сжимаю себя сильнее, но оргазм даже не приближается, лишь злее меня делает.

Ася шевелится, а я тут же отворачиваюсь, заправляя каменный стояк. Заебись, теперь и кончить не могу.

Поворачиваюсь снова. А если её на кровать положить? Трусики её беспонтовые снять, заглянуть, так сказать, в темноту порока.

Встряхиваю голову, чтобы остыть. Совсем ебанулся от скуки.

Подхожу к полкам, тут не сильно разгуляешься. Достоевский. Толстой. Куприн. Булгаков. Всё читано - перечитано. Русская классика была моим наказанием за непослушание. Провинился, накосячил, читаешь главу из романа. Порой меня так тошнило от этой нудятины, что я даже старался не творить дичь, но надолго меня не хватало, так что к шестнадцати годам я прочитал всё по школьному списку и сверх того.

Ася стонет, голову на грудь роняет. Как она достала своей этой горделивостью. Есть же кровать, ляг и спи спокойно. Хотя после той записки спокойно уже не получится.

Прикидываю, как поднять на руки так, чтобы не разбудить. Но была не была. Поднимаю пушинку. Она и месяц назад не весила почти ничего, да и сейчас тем более. Несу до кровати, а она мне голову на плечо опускает, мурашами долбит тело. Я вздрагиваю, чувствуя, как тяжелеют яйца, тем более, что теперь видны два полушария груди.

Укладываю на кровать. Она тут же на живот поворачивается, подушку обнимает. Одну ногу в сторону сгибает, словно специально открывая для меня киску, скрытую лишь тканью трусиков.

Сглатываю, опускаясь на корточки, чувствуя себя долбанным девственником, впервые увидевшим девчонку. Встряхиваю дрожащую руку, тяну её вперёд, тихонько подцепляя пальцами ткань, отодвигаю и втягиваю носом воздух, когда вижу розовую плоть, окружённую почти незаметным пушком. Другой рукой снова бросаюсь к члену, тут же сжимая его рукой. Уже не думаю о том, что смотрят, все мысли в этих идеально ровных губках, которые так и тянет попробовать на вкус.

Пара движений кулака, частое, шумной дыхание. Оргазм так близко, но чем дольше дрочу, тем больше понимаю, что так не кончу, что нужна Ася. Её узкая дырочка, словно умоляющая о ласке. Палец с трусиков соскальзывает, и я прикасаюсь к этой интимной нежности, почти воя от напряжения, когда Ася вдруг дёргается. Я тут же бросаюсь на кровать, ложусь на живот и закрываю глаза, притворяясь спящим.