Татьяна Тронина - Магнолии, девушка, солнце… Страница 16

Отец умер довольно рано, но Женя продолжал ненавидеть бабку Марлен. И Инга Савельевна, кстати, тоже дежурно ненавидела свекровь («Я бы никогда не поступила так со своим сыном!»).

Роланд Германович, вскоре ставший членом семьи, также был обязан проклинать Марлен, которую даже в глаза не видел. Что он прилежно и делал – видимо, Роланд Германович живо представил, как его блестящую карьеру могла бы испортить подобная отщепенка!

Неожиданно в конце восьмидесятых времена изменились и прежний мир стал рушиться на глазах. Диссиденты стали героями, отщепенцев возвели в ранг мучеников тоталитарного строя – словом, все перевернулось с ног на голову.

Марлен могла спокойно вернуться на родину.

Марлен.

…Ее назвали так в честь основоположников марксизма-ленинизма. Потом, за границей, она была просто Марлен, и это имя там ни у кого не вызывало удивления. Марлен Дитрих, Марлен Моисеева…

Несмотря на свою вспыльчивость и вздорный характер, она могла приспособиться ко всему. Она принадлежала к тем живучим, непотопляемым особам, которые никогда не страдают от меланхолии, ностальгии и никогда не признают собственных ошибок. Которые работают как лошади, отдыхают на все сто, постоянно теряют что-то – перчатки, колечки, зонтики, сумочки… И которым постоянно везет по-крупному. Она могла потерять колечко с бриллиантиком – и тут же выйти замуж за миллионера. А потом, ничуть не сожалея, с миллионером развестись… И найти уже миллиардера, владельца алмазных копей. Получить в дар бесценный бриллиант размером с булыжник, которому позавидовала бы английская королева, – и тут же посеять его. Бросить миллиардера – и получить любовь публики, заваливавшей ее цветами на сцене Гранд-опера…

Ее обожали, ею восхищались, ее превозносили. Женщина-праздник, женщина-комета, женщина-вамп и, как ни странно, – женщина-клоун. Она умела острить, ее высказывания цитировались прессой, ее боялись как огня и в то же время – жаждали попасть к ней на язычок, ибо лучшей рекламы найти было нельзя.

Марлен – некоронованная королева, которой было дозволено все. Воплощение радости. Праздника жизни. Сумасбродка и транжира. Ее славе завидовали больше, чем деньгам…

Так вот, эта самая Марлен, уже после того как упал железный занавес, вздумала съездить на родину, чтобы повидать своего внука (бывший супруг да и сын к тому времени давно скончались).

Перед семейством Журкиных-Аловых встала сложная дилемма. С одной стороны, они должны были быть последовательными и продолжать проклинать отщепенку и кукушку Марлен, с другой – слухи о ее богатстве сильно будоражили воображение.

На семейном совете после долгих дебатов было решено – Марлен принять, но как бы нехотя, через силу. Дав ей понять, что они не могут забыть ей предательства, но, как истинные гуманисты, верят в ее раскаяние. Они даже готовы простить ее – простил же Христос своих мучителей!

Маруся, уже ставшая законной женой Жени Журкина, была непосредственной свидетельницей всех этих событий.

Марлен с большой помпой прибыла в Москву, остановилась в самой лучшей гостинице и немедленно принялась принимать своих старых друзей и недругов, из тех, кто остался в живых, и все равно их было очень много… Она давала интервью, она побывала в Большом, ответила нечто едкое и сногсшибательное какой-то нынешней звезде, вздумавшей дерзить ей (эту цитату позже смаковали все газеты, все телевизионные каналы), после чего звезда моментально погасла и публика даже удивилась – надо же, и как мы все не замечали, что она, звездулька эта, такое на самом деле ничтожество!

Марлен выступила на нескольких ток-шоу – в нее моментально все влюбились. Потом разругала некоего журналиста, слывшего «совестью нации», и часть публики ее возненавидела. Один из олигархов, большой поклонник ее таланта, подарил Марлен яйцо Фаберже, которое чуть ли не на следующий день было украдено (потом найдено, потом без всякого сожаления отдано Марлен в музей, после чего олигарх ее возненавидел, а Марлен в ответ произнесла нечто такое, что опять цитировалось по всей стране…).

Словом, дел у старухи была масса, семейство Журкиных-Аловых недоумевало – отчего же Марлен о них-то никак не вспомнит? А самим напоминать о себе было вроде как-то неловко…

Марлен заявилась к родне уже тогда, когда шум улегся, и в сводках новостей стала мусолиться совсем другая сенсация. Старухе надоело всеобщее внимание, и она, словно мановением руки, погасила ажиотаж вокруг своего имени.

Маруся увидела ее своими глазами – маленькую, совершенно седую (головка ее напоминала одуванчик), с блестящими черными очами (сорок лет назад, в партии Кармен, она блистала!), аппетитно-кругленькую (всегда была склонна к полноте), очень бодрую и живую.

Напрасно семейство Журкиных-Аловых репетировало эту встречу, все домашние заготовки полетели к черту – Марлен мигом расставила все по своим местам. Она сразу дала понять, что ей безразлично – осуждают ее или любят. Инге Савельевне, своей невестке, она прошептала на ушко нечто такое, что Инга Савельевна до конца вечера просидела молча, ни разу не открыв рот и выпучив глаза… Роланду Германовичу Марлен немедленно дала понять, что считает его клиническим идиотом, и он вообще тут никто, сбоку припека. Женьку, родного внука, немного покритиковала – но так, что, по большому счету, обижаться ему было нечего.

Марусю же она расцеловала и битых два часа болтала с ней обо всякой ерунде. Например – чем хорош летний дождь и как правильно выполнить тройной «тулуп» (это при всем при том, что Марлен ни разу не стояла на коньках!).

Маруся честно с ней говорила, не испытывая ни восхищения, ни ненависти.

А потом старуха укатила обратно в Париж, заявив в прощальном интервью, что Москва ей изрядно надоела.

…Теперь, сидя в вокзальном кафе, Маруся вспоминала все перипетии своей жизни с Женей Журкиным. Он не был ни плохим, ни хорошим, а расстались они потому, что были слишком разные.

Бог с ними со всеми – с Женей, Ингой Савельевной, Роландом Германовичем, безумной Марлен. Пусть живут как хотят!

Теперь, когда у Маруси был Арсений Бережной, она поняла, что стала абсолютно счастлива.

Она осознала это именно сейчас, когда увидела своего бывшего мужа и увидела ту пропасть, которая разделяла Арсения и всех прочих мужчин…

Арсений позвонил ей вечером и сказал, что скучает. Фоном слышался смех и звон посуды.

– Много не пей, – подумав, строго сказала Маруся. – И… и веди себя прилично!

– Обещаю, – кротко ответил тот.

Ревновала ли Маруся Арсения?

Людмила считала, что Маруся непременно должна его ревновать. Ну как же, такая профессия, эти отъезды непонятно куда и непонятно с кем, эта театрально-кинематографическая тусовка, в которой творится неизвестно что!