Патриция Либби - Окрыленная мечтой Страница 16

Бретт как раз выходил из педиатрии, когда туда вошла Керри.

— Не ожидал тебя увидеть, Керри, — сказал он, предусмотрительно понизив голос, чтобы дежурный по отделению не мог ничего расслышать. — Я думал, что у тебя специальное задание в бельевой комнате.

— Ах!

Возглас Керри был бесконтрольным выбросом ярости. Она была права. Ева Конли не теряла времени даром. Что Бретт о ней подумает? Ей хотелось провалиться сквозь землю.

— Не смущайся так. Ты не первая медсестра, которую застали в священных уголках Хартфорда. — Он подмигнул и доверительно добавил: — В следующий раз попробуй комнату для экзаменов, там гораздо уютнее.

Керри зашатало в беззвучной ярости, а он прошел мимо. Больше всего на свете Керри хотелось вернуть его и спросить, уж не в экзаменационной ли комнате он уединялся со своими больничными пассиями. И если бы дежурный не смотрел на нее орлиным взглядом, она дала бы выход своей ярости.

«Я подожду до субботы», — мрачно подумала она. Принцесса в башне из слоновой кости. Ладно! Она будет так холодна и неприступна, что он больше никогда не попросит ее о свидании. «И это мне подходит как нельзя лучше». Чем меньше она будет видеть этого самодовольного, самоуверенного, нахального, невозможного доктора Тейлора, тем лучше.

Все пошло совсем не так, как Керри планировала. Ехидные, остроумные замечания, которые она коллекционировала, ожидая субботы, куда-то исчезли. Куда? Позже она попыталась объяснить это Джине. Бретт Тейлор играл не по правилам. Он владел какой-то коварной тактикой, разрушающей ее защиту. Он не был похож ни на одного мужчину, с которым она раньше имела дело.

Все началось с того, что он предупредил:

— В зоопарк мы пойдем не одни. Я возьму еще кое-кого: сирота семи лет от роду, зовут Кончита. У нее вывих левого локтевого сустава, который будем оперировать на следующей неделе. Бедная девочка, она напугана и очень одинока. Я подумал, ей поможет поход в зоопарк. Надеюсь, ты не возражаешь? — И когда какая-то часть ее враждебности исчезла, добавил, подмигнув: — Кончита не понимает по-английски, так что ты сможешь шептать мне на ухо всякую милую чепуху.

Ничего не попишешь, день получился отличным. Кончита была похожа на ангела Боттичелли, выполненного в коричневом цвете. Она с широко открытыми глазами и открытым ртом глядела на чудеса зоопарка, и это оказалось заразительно. Керри с удивлением обнаружила, что тоже смеется над ужимками обезьян, восхищается мощью и грацией больших кошек, умиляется неуклюжести медведей-коала.

Когда они стояли и смотрели на фламинго, чинно бродящих по пруду, к Бретту обратилась пожилая женщина:

— У вас такая милая девочка, я просто не могла этого не отметить. И ваша жена — она так молодо выглядит. Тоже очень милая.

Голос Бретта был предельно серьезен.

— Спасибо, мэм. Я женился на ней, когда ей было двенадцать. Мы с холмов, мэм.

— Что? А… я понимаю.

Женщина в смятении поспешила прочь. Бретту пришлось опереться на ограду, чтобы не упасть в припадке беззвучного смеха.

— Бретт, как ты мог? — ахнула Керри. — Ты хоть когда-нибудь бываешь серьезным?

Она, сама того не сознавая, не стала его стыдить.

— Только тогда, когда это действительно нужно. А это часто случается — такая работа. Не тревожься, принцесса. Наслаждайся. Я стар и безопасен. Просто клоун.

Керри в отчаянии махнула рукой:

— Сдаюсь. Ты невозможен.

Он приподнял ей подбородок, так что ей пришлось взглянуть в его смеющиеся серые глаза, пришлось заметить, как вьются его черные волосы и что у него упрямая ямочка на подбородке. Она не могла оторваться от его улыбки, чувствуя, что вся дрожит.

— Но красавчик, разве не так? — сказал он.

Она не удержалась от смеха, и Кончита подхватила его своим чистым, высоким голосом. И солнце стало ярче, небо голубее, а мир преобразился в волшебную сказку. Никакого прошлого, полного мучительных воспоминаний, никакого будущего с его неизбежным выбором — осталось только волшебное «сейчас», разделенное с сумасшедшим, удивительным мужчиной и милой маленькой девочкой.

По дороге обратно в «Люпитас» Кончита уснула, прижимая к себе здоровой рукой плюшевого коалу, купленного ей Бреттом, и положив блестящую черноволосую голову Керри на колени. Так, наверное, чувствуешь себя, когда у тебя есть собственный ребенок, подумала Керри. Удовлетворение. Наполненность. Вот каково давать успокоение, а не только искать его.

Когда так и не проснувшаяся Кончита была сдана в надежные руки Люпиты, Бретт предложил прокатиться по побережью до бухты Мишон-Бэй.

— Это немного романтичней, чем бельевой шкаф, — добавил он.

Чувство удовлетворения, расслабленности исчезло мгновенно, уступив место неуверенности, граничащей с паникой. Прекрасно осознавая, что выглядит испуганной школьницей, и не находя причины для своего страха, Керри сказала:

— Нет, Бретт! Уже поздно. Я… я устала.

Серые глаза стали свинцовыми, как море перед штормом.

— Сегодня я не обещал хорошо себя вести. И я думаю, что на самом деле ты не хочешь, чтобы я хорошо себя вел. Там, глубоко внутри, где ты похоронила настоящую, теплую Керри Кинкайд.

— Бретт…

— Посмотри на меня, Керри! — Его голос стал жесток.

Он взял ее за плечи, и его хватка была болезненной.

Не в силах сопротивляться, Керри повиновалась. Она взглянула ему в лицо, а оно все приближалось и приближалось.

— Нет! — Это был не возглас, это был всхлип.

— Да, милая. — Его губы слились с ее, заглушив все ее остальные «нет».

Слепо, беззвучно она боролась с напором его страсти. Зло, безрезультатно колотила кулачками его плечи. И неожиданно Керри осознала, с чем в действительности она борется, и похолодела от страха и неприятия. Это было ответное желание ее сердца. Предательство собственных губ, против воли размягчающихся под его поцелуем.

Бретт наконец отпустил ее. Его голос был неровен, когда он сказал:

— Милая, я знал, что нас влечет друг к другу, но понятия не имел, что так сильно. Ох, Керри, малышка…

Он снова потянулся к ней.

К Керри вернулось ощущение реальности, принеся с собой воспоминания о другом мужчине, другом времени. Где-то в мозгу эхом отдавались слова. Влюбленная девушка говорила: «Иногда я боюсь, что проснусь — и окажется, что Джонни исчез».

Это был ее голос, она разговаривала с Линдой. Говорила о воображаемом страхе, который давно стал ужасной реальностью.

— Никогда… не прикасайся больше ко мне, — выдохнула Керри. — У меня уже была такая любовь. Я потеряла ее. Я больше не хочу ее. Ты понял меня?

Ярость Бретта была ничуть не слабее ее.

— Вполне понял. Теперь я знаю, зачем ты добровольно заключила себя в башню слоновой кости. Ты боишься еще раз почувствовать любовь. Настоящую, от которой земля шатается, в которой слились желание, нежность и бог знает что еще. Ты боишься снова почувствовать боль.