Ирина Касаткина - Встретимся у Амура, или Поцелуй судьбы Страница 161

Он жив! Жив! – билась в голове только одна мысль. Нет никакой могилы, Вадим жив! Мы найдем друг друга, непременно найдем!

Сегодня я уеду, но в августе на неделю вернусь. Заработаю на грибах побольше денег и вернусь. И буду его ждать у нашего Амура. Каждый год хоть всю жизнь. А сейчас проведаю его родных и поеду на вокзал. Ни к кому еще заходить не буду, чтобы больше не искушать судьбу.

И она поехала к Тумановым. Дверь открыла тетя Вадима. Как обычно, она обрадовалась неожиданному визиту своей любимицы:

– Настенька! Как удачно, что ты меня застала: я чуть было не ушла навестить Машу. Она опять в больнице с обострением. Вот, приготовила ей покушать: пюре и котлетки. Будешь? Еще тепленькие, я много нажарила.

Настя знала, что во время обострений маму Вадима нельзя было оставлять дома одну. Она тогда не контролировала свои действия: могла порезаться, обвариться и даже поджечь квартиру. Поэтому врачи посоветовали помещать ее на пару недель в больницу, где за ней наблюдали и подлечивали успокоительными уколами и витаминами.

– Спасибо, Анна Ивановна, – поблагодарила Настя радушную женщину, – но я сыта. Недавно в кафе поела. Я попрощаться пришла: уезжаю из Петербурга навсегда. Возвращаюсь домой.

– Уезжаешь? А что так?

– Мне больше негде жить. Невеста племянника меня невзлюбила, а я не хочу быть причиной их ссор. Тем более что она беременная. И в общежитии мне отказали. Без питерской прописки на работу не берут, а временная с окончанием университета тоже закончилась. Выхода нет, придется возвращаться.

– Боже мой, как печально! Неужели ничего нельзя придумать? Квартиру снять, например.

– Это очень дорого. У меня нет таких денег.

– А если ты с какой-нибудь подружкой скооперируешься? Или с двумя. Дешевле будет.

– Да нет у меня здесь подружек. Я уже все обдумала – ничего не получается. Мне самой ужасно не хочется уезжать, до слез. Но ничего не поделаешь.

Анна Ивановна тяжело вздохнула и надолго задумалась. Настя поднялась, взяла сумочку и уже приготовилась прощаться, когда та движением руки остановила ее:

– Постой, детка. Сядь. Послушай, что я предлагаю. Ты живи здесь. А что? Квартира большая, Машенька возражать не будет. Не уезжай, прошу тебя. Нам без тебя будет совсем одиноко, мы так к тебе привязались.

– Но прописка? Я же без нее на работу не устроюсь. Меня ведь у вас не пропишут.

– Пропишут, пропишут! Ты пойми: Маша инвалид, ей положена сиделка. Муж погиб, сын уж несколько лет как пропал. А у меня своя квартира есть, там дочь с семьей живет. Поэтому прописать тебя здесь вполне можно: по уходу за больной. И площадь позволяет. Когда Машеньке станет полегче, мы все оформим. Как тебе мое предложение?

– А если Вадим вернется? Вдруг он будет возражать?

– Кто, Вадим? Возражать? Да что ты! Ладно, вернется, придумаем что-нибудь. Лишь бы вернулся. Не уезжай, Настенька, пожалей нас, старух. Так хоть какая-то надежда: если что – поможешь. Дочка моя детьми занята, их у нее трое. А больше у нас никого нет. Эх, как все у Маши сложилось, кто бы мог подумать! Такая семья была: муж, двое сыновей, все красавцы. Да и сама она в молодости блистала, – я все ей завидовала. Как посмотрит своими темными глазищами, никакой мужик не устоит. Вот и дозавидовалась. Была семья, и не стало.

Как и у меня, печально подумала Настя. Тоже казалось: такая крепкая семья, – и все в момент рухнуло. Правда, причина другая.

– А где ваш муж? – осторожно спросила она.

– Помер он. Давно уж. От рака. За полгода сгорел. Светка моя еще маленькая была, я одна ее поднимала. Что скажешь, Настенька? Как тебе мое предложение?

Теперь задумалась Настя. А ведь это выход, размышляла она, чувствуя, как снова поднимает голову надежда. Жить в квартире Вадима, где он бегал маленьким, рос, ходил по этим комнатам, взрослел, – и ждать, что он вернется, позвонит в дверь. Это счастье. Пусть горькое, но счастье. Надо хвататься за эту соломинку. Надо соглашаться.

А если он вернется не один? Ведь столько лет прошло. Он мог встретить другую. Ведь такое может быть?

Что ж, тогда и уеду, решила она. Но только это неправда, он меня не мог разлюбить, я это чувствую. Анна Ивановна права, лишь бы вернулся.

– Хорошо, – решительно сказала она. – Анна Ивановна, давайте сделаем так. Сегодня я все-таки уеду в Муром. Поживу в лесу заработаю денег на грибах. И буду вам позванивать. А вы тем временем решите все вопросы. Если с пропиской получится, дайте знать, я сразу примчусь. Договорились?

– Договорились, Настенька, договорились! А то мы все одни да одни. Побегу Машеньку обрадую. Ты куда сейчас?

– Пойду, поброжу напоследок по Невскому. Может, в Эрмитаж зайду. А потом на вокзал.

– Ты приходи через пару часов, пообедаешь. Или посиди здесь, чего тебе одной по улицам бродить?

– Нет, пойду, погуляю, все-таки я надолго уезжаю. И в Эрмитаже давно не была, очень туда хочется.

– Все к Амуру вашему, небось?

– И к нему. Конечно, Вадима там не будет, я не надеюсь. Да и до середины августа далеко. Просто хочу постоять возле мальчика. Знаете, закрою глаза и представляю, будто Вадим заходит в зал и направляется ко мне. И так становится хорошо. Радостно.

– Ну, пойди, пойди, постой. Из-за чего ж вы разбежались тогда? Если у вас такая любовь была. Ты мне так и не рассказала.

– Потому что я дура! Ох, Анна Ивановна, какая я была дура! Меня убить мало! – Настя закрыла лицо ладошками, и слезы заструились у нее между пальцами.

– Ну-ну не надо, не плачь. Что теперь поделаешь. Пойдем, детка, а то потом обход начнется. Твой сотовый номер не изменился?

– Нет, прежний. Передавайте привет Марии Ивановне. Пусть она быстрее поправляется.

Настя поцеловала добрую женщину, попрощалась и ушла. Дошла до Невы, постояла возле реки, поглядела на бегущую воду и направилась на Дворцовую площадь. Народу в Эрмитаже было немного. Она неспешно поднялась по широкой лестнице, полюбовалась знакомыми картинами и вошла в зал, где в центре на мраморном постаменте сидел ее любимец.

Зал был почти пуст, лишь возле большого гобелена стояла пожилая пара. Настя подошла к Амуру, вгляделась в его личико. Оно показалось ей непривычно серьезным, – без обычной лукавой улыбки. Даже этот малыш понимает, как плохо, подумала она, наверно, он мне сочувствует. Вот, – даже улыбаться перестал.

– Амурчик! – мысленно обратилась она к скульптуре, – ты все знаешь, ты хоть и маленький, но бог. Тебе сверху далеко видно, когда летаешь. Скажи, видел ли где-нибудь Вадима?