Жена на один год (СИ) - Коваленко Мария Сергеевна Страница 17

— Стоп!

— Мне кажется, ты даже хочешь этого. Так и прешь туда, отталкивая от себя всех. Ты словно цель себе поставил. И огородился от целого мира. — О том, чтобы остановиться, Кристина, казалось, и не думала. Слова лились из нее потоком.

Третью попытку прервать эту непрошеную лекцию я делать не стал. Не отключая телефон, положил его на дальний край стола. Шумно выдохнул, будто хотел вытолкнуть из легких какой-то неправильный воздух. И притянул к себе стопку бумаг, которые собирался посмотреть в понедельник.

Любая работа была лучше, чем разговор с Кристиной. Любые заявления или жалобы полезнее, чем ее слова.

Я не просил меня спасать. И не копал себе никакую могилу. Мне банально было жалко ее, вцепившуюся в меня клещами. Жалко до такой степени, что когда она пришла в мою квартиру спустя полгода после смерти жены, я не захотел к ней даже прикасаться.

Как памятник смотрел на стриптиз посреди своей квартиры. Не участвовал — не одобрял и не гнал. Но когда приблизилась — одел, будто маленькую и, вызвав такси, выставил за дверь.

Без объяснений. Без обещаний. Вообще без слов.

Невозможно было объяснить, что я просто не хочу. Не из верности погибшей жене. Не из-за внезапно развившейся дисфункции. И не из-за еще какой-нибудь ерунды, о существовании которой знают лишь жалостливые женщины.

Тело реагировало правильно. А внутри словно брезгливость проснулась. Видел похоть в глазах. Слышал театральные стоны при каждом движении.

И воротило.

Не мог прикасаться к обнаженной коже. Не получал никакого удовольствия от пикантных картинок перед глазами. Уже и не верилось, что когда-то велся на подобные шоу и сам укладывался в кровать.

Как отрезало от всей этой игры, словно до Алины всю жизнь питался всухомятку, и сейчас мне тоже предлагали несвежий бутерброд.

Наверное, нужно было это как-то доходчиво объяснить Кристине. Отправить ее восвояси окончательно. Но я терпел. Иногда выслушивал редкие, не чаще раза в месяц, лекции по телефону. Оставлял без ответа внезапные сообщения. И благословлял на свидания с каждым, о ком она мне торжественно заявляла.

Скорее всего это был мой собственный вид мазохизма. Без цели и наслаждения. Наказание за то, что когда-то не досмотрел и не сберег другую.

Возможно, было что-то еще. Но за последние полтора года я настолько устал к себе прислушиваться, что проще было спускать на тормозах… отвечать на звонки, говорить «привет» и потом откладывать телефон, не обращая внимания, говорит там кто-то, пошли гудки, или уже идет другой вызов.

Такой алгоритм давно стал нормой. Даже сегодня, в праздник, не было причин его нарушать. Но на второй минуте звонка взгляд зацепился за новое имя на экране, давно забытое, мужское, из Питера. И сердце пропустило удар.

Чтобы там ни говорили ученые — время относительно. Всего два года прошло с тех пор, как я разговаривал с соседским начальником службы безопасности в его уютном домике. А казалось, что это было в прошлой жизни.

Как и сейчас, тогда на улице царила зима, яркими огнями горели ёлки, и всего в нескольких метрах от нас гремела тостами и поздравлениями веселая толпа.

— Не отвлек? — В отличие от прошлого раза СанСаныч здороваться не стал. Почти как на похоронах, где мы лишь кивнули друг другу.

— Нет, слушаю.

Отложив назад документы, я снова повернулся к окну.

— В наши края не планируешь в ближайшее время? — тяжело вздохнув, начал начбез.

Чего-чего, а такого вопроса я от него не ожидал. Обычно СанСаныч спроваживал меня и просил не совать нос в Питер.

— Лично нет. Но агент должен заехать. Дом на продажу оформляю.

— Решился продать?

— Там уже ремонт пора делать. Где-то косметику. Где-то капитальный. Мне этим заниматься нет смысла. Пусть лучше новый хозяин обустраивает все под себя.

— Это да… Дом — он для жизни, а не так… — мой собеседник замялся.

На СанСаныча такое поведение не было похоже, но напирать я не стал — слишком хорошо знал, какого сорта этот бравый вояка. Того же, каким был мой отец.

— Значит, сам не приедешь…

Я не видел начбеза, но готов был спорить, что сейчас он полирует мозолистой ладонью лысину и хмурит густые брови.

— А нужно приехать?

Снег валил уже не редкими хлопьями, а густой стеной. Он словно недовольный художник закрашивал белой краской пейзаж за окном, превращая Москву в чужой незнакомый город. Немного похожий на Питер, немного на другие мегаполисы.

— По мне… Глаза б мои тебя не видели, но у девочки проблемы, — наконец сознался СанСаныч, а мне будто кто-то пригоршню снега за шиворот засунул.

— С банком? Или так что-то?

— Думаешь, из-за чего-то левого я бы стал тебе звонить?

Глава 11

Лера

Я редко жалела, что в институте выбрала педиатрию. Да, Панов хвастался, что у него, как у стоматолога, больше шансов на хорошие заработки. Но дети мне нравились. Даже хнычущие и капризные они вызывали больше сочувствия, чем взрослые.

Однако, иногда я жалела, что не пошла на другую специализацию. Например, на психиатрию.

Последние дни жалела особенно сильно. То, что происходило со мной, слабо укладывалось в понятие «паранойя». Возможно, у меня уже начало развиваться какое-нибудь серьезное расстройство. Но знаний для поиска правильного диагноза не хватало. Слишком много было тревожных звоночков.

Не знаю почему, но после сообщения о новом собрании акционеров, я вдруг стала бояться ездить на рабочих машинах — банковских или с охранниками СанСаныча.

После несчастного случая с мобильным телефоном, не прикасалась ни к какой технике в здании банка.

А три последних дня лично закрывала перед сном двери дома и не оставляла ни одного открытого окна.

Не представляю, как всегда внимательный СанСаныч не сдал меня санитарам. На его месте я бы, наверное, уже давно вызвала бригаду для такой нервной хозяйки.

Но он ничего не предпринимал. Днями тренировал под окнами моей спальни новую овчарку — внука Демона. Вместе с Галиной каждый вечер, как маленькую, заставлял меня есть.

А сегодня с утра ещё как-то странно начал коситься в сторону соседского дома.

Наверно, правильно было спросить, что происходит. Мой замечательный начбез был последним человеком на земле, который ждал бы приезда Никиты Лаевского.

Но каждая мысль о Никите все еще жалила. Упоминания о нем заставляли вздрагивать. И я молчала.

Отвлекаясь на редкие телефонные разговоры с Наташей, писала дипломную работу. Старалась даже не смотреть в сторону новой стопки документов от управляющего. Той самой, которая могла стоить мне банка, а его сотрудникам — работы.

А когда чувствовала, что больше не могу, и мозг вот-вот взорвется от напряжения и тревоги, отворачивалась к окну.

Январь в этом году был точной копией января двухлетней давности. Тот же холод, который пробирал до костей. Та же фирменная питерская влажность, при которой температура в минус пять ощущалась, как минус пятнадцать. Тот же снег.

Вечером в свете фонарей можно было часами наблюдать за снегопадом. Видеть в падении снежных хлопьев свой особый танец. Отпустив на волю фантазию, замечать узоры в наледи на стекле. И сквозь темноту, ветер и белую завесу различать силуэты.

Сегодня я представляла Никиту. Обычно даже его имя было табу в моем доме и моих мыслях. Но усталость на пару с отчаянием уничтожили последние остатки силы воли.

Мне снова просто необходимо было оказаться рядом с ним на застекленном балконе загородного ресторана или на полу его дома перед горящим камином.

Возможно, эта была какая-то форма зависимости. Ещё один диагноз на мою больную голову. Но только от одной мысли, что я рядом с ним, губы растягивались в улыбку, а внутри загоралось что-то тёплое и родное.

Как солнце. Моё собственное.