Неверный муж моей подруги - Ашира Хаан Страница 17

От выкручивающего внутренности чувства вины — перед мужем, перед Полиной, перед нашими детьми, перед родителями и друзьями.

От смысла существования, от считанных минут настоящей жизни, от слияния обнаженных нервов — шокового, реального, божественного.

Отказалась бы я?

— Да. Да. Да.

Ради того, чтобы прожить нормальную жизнь с любимым мужем и детьми.

Без потрясений, выбора, боли.

Я бы отказалась.

От Германа.

— А я нет.

Тогда. Что мне с ними делать?

Когда все началось?

Когда мы, почти незнакомые люди, мимолетные приятели, которым толком и поговорить не о чем, вдруг провалились в кроличью нору, ведущую совсем в другой мир.

В очень глубокую нору — пока мы летели туда, захватывало дух, и казалось, что это падение не может кончиться ничем иным кроме гибели.

С самого начала я испытывала много разных чувств по отношению к Герману.

Я стеснялась его, боялась, уважала.

Но даже близко не подходила к обрыву, за которым начинается бездна неумолимой и страшной любви.

Он был для меня просто мужем подруги — человеком, с которым здороваешься из вежливости, а потом только терпеливо ждешь, когда он отойдет подальше, чтобы продолжить разговор с кем-то другим.

Когда же?

Когда мы перешагнули границу, не заметив этого — и с того момента были обречены?

Может быть, в тот день, когда я пришла в офис к Герману с цветами — поблагодарить за спасение. Не уверена, что я с температурой за сорок благополучно добралась бы домой и дождалась прихода няни с детьми. Еще несколько дней я валялась в бреду, с трудом доползая даже до туалета и норовила свалиться в обморок где-нибудь в коридоре.

Что бы со мной стало без его помощи? Страшно представить.

Простого «спасибо», на мой взгляд, было недостаточно, бутылка вина казалась какой-то пошлостью, и я долго не могла придумать ничего подходящего в качестве благодарности такому человеку. Не тортик же ему тащить?

Я увидела их — белоснежные розы — в витрине цветочного бутика на другом конце города. Редкого цвета — без кремового или зеленого оттенка. Они были безупречно белыми, с легким-леким голубовато-ледяным отливом, словно выращенные Снежной Королевой лично.

Им не подходила ни новомодная крафтовая упаковка, ни классическая прозрачная пленка. Я попросила отдать мне розы просто так, не завязывая даже лентой, и пока везла их, мне все казалось, что они тихонько позвякивают, как ледышки в коктейле.

Принесла их в офису Герману и протянула, едва не забыв добавить-таки это «спасибо».

Он даже растерялся. Букет, конечно, взял, но покачал головой и недоуменно спросил:

— Что мне с ними делать?

— Что хочешь, — улыбнулась я. — Можешь жене подарить.

— Ты сама еще бледная, как эти розы, — заметил он, откладывая их на стол. — Может, рано еще на работу выходить?

— Тина без меня не справляется, — извиняющимся тоном сказала я. — Все будет хорошо, у меня уже нет температуры.

— Ну-ну… — заметил он.

А я в тот момент не то чтобы подумала…

Нет, просто что-то щелкнуло в голове — дома никто не пытался отговорить меня ехать в офис. Только муж предложил подвезти, если я выйду на час раньше. Но на час раньше не могла прийти няня, поэтому я поехала на такси.

Или не тогда?

Тогда. Это норма

Или все началось в тот день, когда меня отчитывали как девчонку в администрации ТЦ за просроченные платежи?

Я стояла перед Арсеном Валерьевичем, опустив голову, и тупо смотрела в пол.

Мигрень — мое любимое последствие тяжелых болезней — грызла мозг уже третий день подряд. Больно было даже моргать, поэтому я только слушала его многословную цветистую ругань, которая набирала обороты с каждой минутой моего молчания.

Конечно, я была кругом неправа.

Нельзя было взваливать на Тину ответственность за арендные платежи и никак потом ее не контролировать. За денежные вопросы отвечает владелец.

Нельзя было заболевать на неделю и сообщать об этом только три дня спустя. Неважно, что я валялась с температурой выше сорока и не знала, на каком свете нахожусь.

Нельзя было так нагло смотреть на Арсена Валерьевича — как будто я особенная! У него никто не особенный, все вовремя платят за аренду и предупреждают, что будут закрыты несколько дней подряд!

Не будь мигрени, я бы уже давно замурлыкала все проблемы, посочувствовала тяжкому грузу забот нашего владельца, посетовала на помощников, которые не помогают, а только множат эти заботы — и мы бы разошлись довольные друг другом еще минут двадцать назад.

С дипломатией у меня всегда было хорошо, еще в юности я договаривалась об интервью с такими звездами, которые журналистов со старта слали матом.

Но прямо сейчас невидимые гномики делали мне трепанацию черепа без наркоза, и это крайне мешало даже просто думать, не то что выстраивать аргументацию.

Герман появился в администрации где-то к финалу экзекуции.

Голос у Арсена Валерьевича как раз взвился под потолок и уже падал гигантским гранитным шаром в пропиленное гномиками отверстие в моем черепе:

— Я договариваюсь с людьми в правительстве, плачу бешеные бабки, чтобы линию метро к нам тянули как можно ближе! Рассчитываю, что у меня за спиной надежные люди, которые понимают цену этого! Я ради них стараюсь! И что я вижу в ответ на мою доброту, а? А? Вот утвердят план строительства, я вас всех, неблагодарных, повыкидываю отсюда! Найду людей получше! И ты со своими пляжами и самолетиками будешь в первых рядах!

В финале ожидалась кровавая кульминация — либо я должна упасть на колени и облобызать его ботинки, поклявшись больше не допускать столь кошмарных ошибок, либо он совсем разойдется и выкинет меня из ТЦ прямо сейчас, невзирая на все договоры.

В этот-то позорный момент и зашел Герман.

Я заметила его не сразу — любовалась на концентрические круги, расходящиеся от моих глаз по внутренней стенке черепа. Розовый, желтый, салатовый, малиновый…

Бирюзовый…

— О, привет, — вяло махнула я ему рукой.

Не то чтобы сильно хотелось унижаться или умирать при свидетелях, но выбора не было.

Однако Герман послушал-послушал и… шагнул вперед, заслоняя меня спиной.

Один жест — поднятая рука — и Арсен Валерьевич замолк, будто выключенное радио.

Завертел головой, не понимая, куда делась цель его воплей.

Низким и