Наталья Воронцова - Маринкина любовь Страница 17

— Да что вы вообще знаете об этом! — сорвалась Маринка.

— Вот-вот! — покачала головой Эстер Борисовна. — Вы видите?

— А как нагло и вызывающе Смирнова себя ведет на уроках! Никакого уважения к преподавателю, — снова встряла англичанка.

— Вообще к старшим никакого уважения, — добавила Эстер Борисовна. — Но меня все это совершенно не волновало бы, если бы не мой внук. По своей наивности он попал в сети этой девицы. Она окрутила, приручила его. А ему еще только пятнадцать лет, он не понимает, как опасны такие связи. Ему надо закончить школу, поступить в университет… А эта девица пытается за счет него решить свои собственные проблемы! Но это еще не все: она устроила травлю не только Дмитрию, но всей нашей семье! Смирнова по непонятным мне причинам имела наглость следить за моим сыном, когда он приехал в Петровское!.. Он узнал ее по фотографии, которую нашел у Дмитрия. Вы уже могли убедиться сами, что средств для достижения целей эта, с позволения сказать, ученица не выбирает. Для нее не существует никаких морально-этических норм. Вот послушайте только! — Она развернула какую-то бумажку, надела очки и издевательским голосом зачитала:

Откуда такая нежность? Не первые эти кудри Разглаживаю и губы Знавала темней твоих…

Вы можете себе представить, что это пишет ученица восьмого класса своему ровеснику, школьнику? Она не первые кудри разглаживает! Возмутительно!

Бабушка торжествующе оглядела присутствующих, потрясая листком. Преподаватели сидели, опустив глаза.

— Эстер Борисовна, это же Цветаева, — тихо сказала со своего места Ирина Николаевна.

— Ах, Цветаева! — Бабка Дмитрия только на минуту потеряла самообладание. — Это тем более возмутительно! Тогда у меня есть серьезный вопрос к учителю русского языка и литературы. Откуда ваши ученики в пятнадцать лет знают такие стихи? Кто их этому учит? И кто дает возможность петь откровенные романсы двусмысленного содержания на школьных вечерах, а?

Классная снова покраснела и промолчала. Маринке захотелось было броситься ей на защиту, но она вовремя сообразила, что от этого Ирине Николаевне может быть еще хуже.

— В этой ужасной для меня и моей семьи ситуации я прошу у педсовета помощи и поддержки! — резюмировала Эстер Борисовна. — Я надеюсь, всем все понятно. Свои методы воздействия на эту девицу я исчерпала.

— Смирнова, что ты можешь сказать по этому поводу? — устало спросила директриса.

— Ничего, — мрачно ответила Маринка. — Вам же уже все сказали. Мое мнение, похоже, тут никого не интересует.

Конечно, можно было спорить, ругаться, доказывать. Но перед Маринкиным внутренним взором встал Димка — улыбающийся, светлый, веселый. Себе она жизнь уже испортила, это и ежу понятно. Этот педсовет ей даром не пройдет. Может, даже из школы выгонят. Но ему-то будущее портить зачем? Димке действительно надо нормально доучиться, он талант, не чета ей. Он должен уехать поступать в Москву, сделать карьеру… Маринка молчала, сцепив зубы, как зверек исподлобья глядя на присутствующих.

— Ну раз сказать тебе в свое оправдание нечего, иди, Смирнова, ты свободна… Подумай хорошенько обо всем сказанном.

Маринка опрометью бросилась из кабинета. В коридоре она прижалась горячей щекой к оштукатуренной стенке. Господи, за что же все это? Когда это кончится?

На следующий день стало известно, что классная Ирина Николаевна получила за Маринку на педсовете строгий выговор, а самой Маринке было отказано в приеме в комсомол и выставлена в четверти вторая двойка за поведение, а также сделано предупреждение об исключении из школы. Маринка на той неделе больше в школу не пришла.

Через несколько дней ее навестила Ирина Николаевна.

— Смирнова, в чем дело? — строго спросила она с порога. — Тебя почему на занятиях несколько дней не было? Ты что, болеешь?

— Нет, — спокойно ответила Маринка, — не болею. А в школу я больше не приду. И говорите, пожалуйста, тише. У меня Кристинка спит.

— Мариночка, тебе надо успокоиться, — вкрадчиво начала Ирина Николаевна. — Это не конец жизни, всего лишь педсовет. Ты так расстроилась из-за случившегося?

— Да. Я не считаю нужным продолжать учиться дальше. Вы же все знаете, Ирина Николаевна!

— Тогда это означает, что ты сдалась! — вдруг порывисто произнесла классная. — Значит, они все оказались сильнее тебя! Значит, ты принимаешь их правоту и не готова бороться!

— Ну уж нет! — злобно сказала Маринка. — Такого удовольствия я никому не доставлю!

И Смирнова, сжав зубы, снова пришла в школу. Одноклассники общались с ней мало и сдержанно, смотрели на нее как на прокаженную. Только Борька Смелов вел себя как ни в чем не бывало, даже защищал Маринку, когда она в очередной раз сталкивалась с вопиющей несправедливостью педагогов. Больше никто из прежних друзей не приглашал девушку пойти повеселиться компанией после уроков. Все школьные праздники проходили без нее.

Димку, казалось, Маринкины коллизии совсем не задевали. Он никак не прокомментировал решение педсовета и по-прежнему после спортивных занятий время от времени провожал подругу домой. В пути, правда, они теперь все больше молчали. Отчасти оттого, что сказать было нечего — и так все понятно. Отчасти оттого, что за ними теперь повсюду немым укором ходила классная руководительница.

— Шли бы вы уже домой, Ирина Николаевна! — сочувственно говорил Димка, глядя, как преподавательница устало бредет за ними по грязной улице с двумя тяжеленными сумками, набитыми тетрадями. — Мы никуда не денемся, честное слово!

Но классная упрямо шла сзади. Ей нужно было отчитываться перед директрисой и завучем, что ситуация находится под ее контролем.

В мае у Маринки прибавилось головной боли. Много ночей подряд она не могла уснуть, рассуждая о том, что ждет ее дальше. Приближались выпускные экзамены, и девушка после всего произошедшего понятия не имела, дадут ли ей их нормально сдать: дневник пестрел двойками и тройками. Завал экзаменов в восьмом классе автоматически означал крест на всей дальнейшей жизни.

К этому времени Смирнова приняла твердое решение, что из школы она уходит вне зависимости от того, что в конечном счете будет с экзаменами. Либо поедет поступать в педагогическое училище; либо будет сдавать все предметы за год экстерном в другой школе. Будущего для себя в прежних стенах она не видела. Прощайте, детские мечты о карьере актрисы! Началась по-настоящему взрослая, жестокая жизнь.

С Димкой тоже творилось нечто странное. Он каждый день ссылался на занятость, но потом Маринка слышала краем уха, что он был в гостях тут и там, общался со старшеклассницами и вообще вел бурную, веселую жизнь, но только — без нее. Пару раз она видела, как он после уроков кокетничал с Викой. Что ж… Принятое ею на педсовете решение казалось Маринке приемлемым выходом из сложной ситуации, в которой она оказалась. Пусть хоть у него все будет хорошо! Он не должен страдать из-за нее — настрадался уже!