Допрос с приСТРАТИем (СИ) - Марина Дмитриева Страница 17

— Чего ж ты такая бездушная сука, Крысеныш?! Я ведь, как мальчишка, влюбился в тебя еще хрен знает сколько лет назад. А ты?..

Он тоже страдает, ему тоже больно. Моя маленькая каждодневная месть.

— Красавица.

Мужские губы теперь лихорадочно начали покрывать поцелуями мою шею, лицо, глаза… Словно жалят ядом. Парализующим ядом, потому что знаю, если начну вырываться, будет только хуже, тогда и ботинками могу получить в живот. Но и отвечать на эти ненавистные поцелуи выше моих сил.

— Гадина бессердечная, хоть наизнанку вывернись, ты ведь даже не посмотришь в мою сторону по доброй воле!

Еще один сильный удар, от которого я снова вскрикнула болью и согнулась пополам. Роберт Евгеньевич раздраженно оттолкнул от себя, лишенная поддержки мужских рук, я медленно осела коленками на пол возле белеющего в темноте камина. А затем все же получила под ребра острым носком туфель мужа. В немом крике открыла рот. От простреливающих жалящих ощущений боли стала извиваться на полу, словно змея. Сведенные судорогой пальцы натолкнулись на рукоятку кочерги от камина.

— Нравится, когда тебя бьют?! Нравится?! Ты ведь сама постоянно меня провоцируешь. Безмозглая дура!

Еще один пинок ногой, а мои руки в приступе бессильной злости сжали железную рукоятку кочерги.

Нет, мне не нравится, но эти чертовы чужие тайны, которые я зачем-то взялась хранить, вынуждают молчать и терпеть! Во всяком случае, до поры до времени.

— Думаешь, когда пройдет срок исковой давности, уедешь от меня? — читает мои мысли Роберт Евгеньевич. — Ха-ха-ха!! И не надейся, Крысеныш, "в богатстве и бедности, в здравии и болезни, в горе и радости, до той поры, пока смерть не разлучит нас».

Уверена, если бы ненависть измерялась какой-то шкалой, моя была бы на самой ее верхушке. Такая сильная, долго сдерживаемая, что иногда мне кажется, не выдержу, наброшусь на мужа взбешенной кошкой, вцеплюсь в него зубами, когтями и буду грызть, царапать, чтобы Роберт Евгеньевич почувствовал хоть толику тех мучений, которые ощущала все это время я.

— Ползи сюда, Крыса, и не надейся, тебе не сбежать с корабля! У меня теперь есть новый компромат на твоего папашу! Так что твой срок исковой давности никогда не закончится.

Отчаянье соляной кислотой разъедает тело. Напрасно, все было напрасно, пять лет ада напрасны! Роберт Евгеньевич не отпустит меня живой.

— И не надейся, Крысеныш, "в богатстве и бедности, в здравии и болезни, в любви и ненависти, пока смерть не разлучит нас».

«Смерть, смерть, смерть», — застучало набатом в голове. Пускай же она быстрее нас разлучит! А руки сильнее сжали прохладно приятный металл кочерги от камина.

Муж отвернулся.

«Смерть, смерть, смерть»… Сдохни, зараза, сдохни!!

Тяжелая металлическая кочерга опустилась на седую голову Роберта Евгеньевича, он замер, а потом начал медленно оседать. Опять ударила, а потом еще и еще раз… Сдохни, сдохни, сдохни!! Я освобожусь от него, уйду, буду свободной и счастливой!..

Подскочила с кровати. Серые стены, железная дверь, решетчатое окошко. Сон, это только сон! Дыхание с хрипом вырывалось из горла, кожа покрылась испариной. Сон… А такой реальный! Роберт Евгеньевич не отпускает. Ад, который он мне устроил при своей жизни, отравил навсегда страхом и отчаяньем сознание. Больная на всю голову после него. Словно разбитая ваза, кусочки которой держатся едва-едва. Дунь на меня и я рассыплюсь, окончательно свихнусь.

Не придумывай, Кристи — ты сильная и все выдержишь! Особенно теперь, когда у тебя снова есть Карпов… которому я опять сделала больно своим враньем. Бедный Володя, его чувства, наша любовь были тоже принесены в бессмысленную жертву старому развратнику. Поломала, искорежила не только свою жизнь, но и его. Карпов никогда меня не простит, это невозможно простить. Когда уходила, надеялась, что Володя найдет себе другую… скромную, порядочную, любящую, понятную ему, и будет счастлив, хотя эта мысль отзывалась во мне ежедневной щемящей болью. Мой Карпик… Мой! «Я поймала тебя в сети». Невольно погладила свое плечо, на котором когда-то была греющая душу татуировка, а сейчас — уродливый шрам от ожога.

Странно, все эти пять лет тело молчало, словно я впала в зимнюю спячку. А стоило увидеть Володю, и оно ожило в полной мере, превратив меня снова в «похотливую кису Кристи». Все комплексы, табу исчезают, когда мы вдвоем, и даже его мощь и напор, как раньше, безумно заводят, нисколько не вызывая отторжения. Видимо, потому что внутри сидит уверенность — несмотря на некоторую мужскую агрессивность Карпова, его праведную злость, он никогда не сделает мне плохо. Горькая улыбка скривила губы. Только лишь засадит надолго в тюрьму. «Побарствуй на нарах, гребаная сука».

— Швец, на выход!

— Куда сегодня? На допрос?! — спросила я напряженно у охранницы, а сердце радостно забилось, желая еще одной встречи с ним — моим злым, обиженным, разочарованным Карповым.

— Не знаю, — сердито произнесла она, раздраженная моими любопытными вопросами. — Повезут тебя куда-то, машину заказали.

Возликовала. Значит, точно будет допрос.

— Можно на минуточку в уборную сходить?

— Давай поторапливайся, — заворчала охранница.

Мне нужно только несколько секундочек, чтобы собраться и выглядеть привлекательней. Почувствовала себя на миг прежней, такой, какой была тогда — пять лет назад. Я каждый раз прихорашивалась, каждый раз волновалась перед встречей с ним. А внутри так же стаями начали летать бабочки, жарко щекоча своими крылышками тело. Я живая, живая. Чтобы испытать снова эти ощущения, не грех было и убить…

Однако поехали мы по другой дороге, точно не в прокуратуру. Более того, мы двигались до боли знакомым ненавистным маршрутом. Нет… я ненавижу этот темный, пропитанный моими муками дом! Руки стали мелко подрагивать. Глупая, тебе никогда не избавиться от власти Роберта Евгеньевича, он отравил ядом все внутри тебя. Любые бабочки от этого мгновенно подохнут.

Около ворот загородного дома стояли сразу три машины. К чему это сборище? Не понимаю. А потом я заметила Карпова. Сердце затрепыхалось, забилось в груди. Он стоял, разговаривал с каким-то симпатичным парнем и курил. Так и не бросил. А ведь обещал мне… В другой жизни, когда я еще могла шутить и требовать. Высокий, широкоплечий, красивый, как всегда чуточку сексуально небритый. Володя был одет в