Елена Стяжкина - Паровозик из Ромашкова Страница 17

— Каждому — свое, — уточнила я.

— От же ты дура. Когда каждому свое, то коммунизм. Или в школе не училась? Тебе родить пора. Или ты пустая? — спросила Рада.

— А я по любви хочу, — сказала я тихо.

— Это правильно. У меня пацаны — загляденье. До Ленки деланные. Когда любовь была, — счастливо улыбнулась Рада и деловито спросила: — А твой с кем, говоришь, загулял?

— Со мной, наверное, — ответила я, а Рада молча, не удивляясь, ждала окончания фразы, окончания, которого я сама, увы, не знала.

В молчании мы выпили еще по рюмке и я, набравшись хмельной наглости, задала вопрос, который теперь мучил меня больше, чем проблема Гали с Кириллом:

— Рада, а как ты говно в банку сложила?

— От же ты и дура. Попробовать хочешь? — Рада засмеялась, а потом заплакала. — Не от хорошего это, ошибку я сделала. Поняла? — Она строго посмотрела на меня.

— Поняла, — согласилась я и последним усилием воли преодолела новый приступ любопытства.

— Значит, ты его увела? — строго и почти жестко спросила Рада.

— Нет, я и не знала ничего. Мы еще в школе встречались. Потом разошлись…

— Ну и не твой он. Оставь, — вынесла приговор Рада.

— Да замужем она, за его другом замужем. Мы семьями дружили, — попыталась объяснить я.

— За другом замужем, семья невенчана. От лукавого все ваши страсти гаджиевские.

— А ваше цыганское говно от бога, да? — взорвалась я.

— Ты, значит, ко мне в дом пришла и меня же лаешь? — угрожающе улыбнулась Рада.

— Ага, а ты меня выгони, а я Взятку купать поеду, — заплетающимся языком твердо сказала я.

— К мужику? На ночь? — уточнила Рада.

— Да! — с вызовом ответила я.

— Не выгоню тогда. Переспи. Жалеть будешь. Завтра решишь. Сладкий он, Взятка твой? — вдруг спросила она.

Сладкий! Ой, сладкий! Я могла бы вцепиться руками в волосы и, раскачиваясь на табуретке, вопить, орать и плакать: «Сладкий, ой сладкий!» Потому что правда наконец открылась мне. Не погоня за возрастом, не ушедший поезд, не скука, а только он, потому что только он. И что мне до Кирилла с его вареным покоем и сухими узкими губами, если есть вечная молитва «только он». И что мне до Гали, Наташи, Рады и серной кислоты в банке с говном, если все проходит и скользкая накипь несовершенного будет как медаль, которую на грудь не повесишь. И меня уже не наградят за верность, потому что вкус уличного поцелуя не разгонял кровь по телу цистернами, а просто заставил мое сердце постоянно работать в ритме быстрого «тук-тук». А множество измен уже состоялось и простилось. Не с тем, не там и ни за чем.

…Только я и пьяной себе уже давно не верю.

— Свободная ты, Аня. И счастливая, — вздохнула Рада.

— Дайте счастливому деньги, — попыталась напеть я.

— Тебя этим не исправишь, — сказала Рада.

— Или не испортишь, — гордо уточнила я.

— Приезжаешь раз в год на арбуз, только душу бередишь, — усмехнулась хозяйка.

— Я больше не буду.

— Да езди, чего там. Весело с тобой. Я тебе в зале постелю.

— Подожди, — я дернула Раду за руку. — Спой мне, я совсем растратиться хочу.

— Купчиха, да? — засмеялась Рада и вышла из кухни, вернувшись с гитарой, села напротив меня, опустила глаза и надрывно, но тихо запела:

Любил я очи голубые,Теперь люблю я черные.Те были милые такие,А эти непокорные…

Мои очи были черные-непокорные, но Кирилл обнимал Галю, потому что «что-то осталось» в нем от нее, а я обнимала рюмку, потому что даже в неприличном богатстве Гале понадобился кусок моей нищеты. Мне не надо было уходить, пить и ночевать у Рады. Когда-то Пасха рассказал мне о Шамбале. Это было единственное место, которое стоило искать. Пасха уже давно ищет Шамбалу. Я не могла стать для него важнее этого поиска. Где-то дома у меня валялся большой рюкзак. Для длинного пути. Из которого возвращаются не все. Но это, по крайней мере, не цветочки паровозиком нюхать. Пьянству — бой. Я заснула прямо за столом, неумело разбросав вокруг глупые мысли…

Утром Рада вызвала такси. И мы всплакнули похмельными слезами на пороге ее дома.

— Приезжай, купчиха, — сказала она и звонко поцеловала меня в губы.

— Когда снова начнется зимняя арбузная диета, — пообещала я.

Мама всегда говорила мне, что, когда выпадет снег, у меня все будет хорошо. Я жду снега, как все ждут «хорошо». Я хотела к маме и папе, но такси — не поезд, а я — не девочка. Мы давно потерялись в постпионерской политике. И нет повода их волновать по пустякам, тем более что сегодня пошел снег, обозначая мне дорогу к счастью…

— Тема сегодняшней лекции — «Седьмой конгресс Коминтерна. Проблема народного фронта в борьбе с фашизмом». — А в голове легкость до тупости, а в глазах влажность до слезности, а в ушах — звон-н-н. Я вдруг забыла все движения, которые надо делать языком, чтобы произносить слова. И все аргументы лекции по привычке переместились за окно, а снежинки однообразно и скучно падали на землю. У меня не осталось воли и не к чему было прикладывать усилия.

Тишина, созданная мною, стала в конце концов угнетающе-зловещей. Ее эффект был настолько сильным, что Наина Алексеевна вынырнула из подсобки и спросила:

— Что происходит?

— Осознание темы, — ответила я, потому что в результате свободного падения тела у меня наконец открылась запасная душа.

— Зайдите в подсобку после пары, — сухо бросила она.

— Если будет время, — ответила я и вполне сумбурно и не очень логично изложила студентам суть проблемы народного фронта. Ай да я.

А после звонка ко мне подошла Санекина Наташа. Правильно, беда не приходит одна. Сейчас прольется моя невинная кровь, а вытирать ее будет Наина Алексеевна. Я улыбнулась щедро и вызывающе. Эх, все одно пропадать.

— Анна Александровна, — начала Наташа, и у меня неприятно задрожали коленки, — я хочу писать у вас курсовую, а потом дипломную…

Вот это умница, вот это молодец! Чем больше ее среди нас, тем меньше меня среди них. Ответим близостью на близость. Девочку не учили, что женщин украшает скромность, а за мужчин бороться стыдно. Вот она — разность поколений, одно из которых выбрало пепси. Да здравствует наука, победившая серную кислоту!

— А какая тема, связанная с нашим курсом, вызывает у вас особый интерес? — вежливо, с оттенком восхищения спросила я.

— А что вы можете мне посоветовать? — присела в реверансе она.

— Может быть, что-нибудь о женском вопросе? В фашистской Германии? — Эта тема, по моему мнению, должна быть ей близкой.

— Женский вопрос — это несправедливо. Ведь мужского вопроса не существует вовсе. Вы не находите? — спросила Наташа, а я в очередной раз удивилась своей неспособности правильно оценивать женщин, окружающих интересующих меня мужчин.