Агнесс Росси - Юбка с разрезом Страница 17

Эту драку затеяла Рита. Мне, конечно, не надо было лезть не в свое дело. Но когда эта огромная белая уродина ударила Риту в живот, во мне все всколыхнулось, страха не было. Нет, — повторяла я про себя, — нет, нет!

Где сейчас Рита?

Болит шея, спина и плечи. Мне не сидится. Как-то нужно разузнать, все ли в порядке с Ритой.

Я достала из сумки коричневые штаны. Перекусила нитку, которой подшивала пояс, и вытащила свою заначку. Сложила деньги стопкой, разгладив каждую, перегнула стопку пополам и засунула в лифчик. Через минуту снова достала. Две бумажки положила в туфли, по одной в каждую, оставшиеся — в лифчик.

Я не думала, для чего мне столько денег в тюрьме. Казалось, могу добиться того, что со мной будут прилично обращаться, но как это сделать, не представляла. Надеялась, если какая-нибудь заключенная станет беспокоить меня, я смогу заплатить, и она оставит меня в покое. Может, найти надзирательницу, которая берет взятки, она будет мне помогать? Несчастная женщина с богатым мужем лучше многих понимает, что деньги защищают.

Я прислушалась, ожидая шаги ночкой надзирательницы. Хоть бы была та же, что и прошлой ночью. Когда Рита спала, я наблюдала за этой надзирательницей, видно было, что она не выкладывается на работе. Широкий кожаный ремень, дубинка и оружие воспринимались странно, не шли ей. Она снова и снова насвистывала уже знакомую мелодию. Так насвистывает человек, которому скучно на своей работе.

Она. Слава Богу. Те самые три бумажки пойдут по назначению.

Это была черная женщина, лет тридцати, высокая, с небольшой грудью.

— Простите, могу я спросить вас?

Ее глаза сузились. Она слышала о Рите и с подозрением посмотрела на меня.

— Что? — Она неохотно остановилась.

— С моей соседкой по камере сегодня случилась какая-то неприятность. Драка в комнате для отдыха. Ее увели оттуда, и с тех пор я ее не видела. Вы знаете, как она?

— Я знаю, где она. Внизу. Она вернется сюда утром и не будет открывать свой паршивый рот и говорить такое.

— Я дам вам двести долларов, если вы проведете меня к ней. Предлагаю так: сто сейчас, остальные — как ее увижу.

— У тебя нет двухсот долларов.

— Есть. Прежде чем мы пойдем, покажу вам.

Я видела, за что плачу: ее глаза жадно сверкнули. Она хотела эти деньги и, наверное, уже прикидывала, как их потратить.

— Нет. Оно того не стоит. Двести долларов! А если меня поймают, и я потеряю работу? Нет.

Она торгуется. Она моя.

— Тогда четыреста. Две сейчас, две позже. Это все, что у меня есть.

Она изобразила недоверие:

— Покажи мне все четыре сотни.

— Хорошо. Но если вы попробуете стащить их у меня, я буду орать как резаная. Я женщина богатая. Обещаю, что вы погорите, если только попробуете.

— Слушай, сука. Ты кое о чем просила меня, помнишь? Говоришь о богатстве и что отомстишь, когда выйдешь. Если бы у тебя был такой сильный блат, ты бы здесь не сидела. А если я прямо сейчас уйду? Что тогда? Зачем тебе надо видеть эту ненормальную? Ты лесбиянка?

— Простите, но я замужем.

— Половина их замужем.

— Я за нее волнуюсь, вот и все.

— Лучше за себя волнуйся.

— Так вы заинтересованы или нет?

— Я еще не видела твои деньги.

Я сняла туфли, засунула руки в лифчик и расправила на ладони четыре бумажки, две передала ей через решетку. Она взяла.

— Ладно, теперь слушай меня, — сказала надзирательница, засовывая деньги в карман брюк. — Ты будешь идти медленно, как будто больная, и смотреть вниз. Если кто-нибудь подойдет к нам, рот не открывай. Говорить буду я. Поняла?

Я кивнула, и она вставила ключ в замочную скважину.

Вокруг было тихо, но атмосфера казалась напряженно-наэлектризованной. Сердце у меня выскакивало. Мимо проходили люди, моя надзирательница говорила «привет». Путь оказался легким. Два длинных коридора и несколько ступенек вниз. Я почувствовала бесстрашие.

Свет в подвале был беспощадно ярким. Мы остановились перед лестницей. «Жди здесь, — прошептала надзирательница. — До моего возвращения не двигайся». Она исчезла за углом. Я слышала шаги, голоса, позвякивание ключей. Это тюрьма в тюрьме. Положила руку на сердце, чтобы успокоиться.

Пришла надзирательница и подала знак идти за ней. Мы миновали ряд запертых дверей. Она считала их, на каждую показывая пальцем. У одной из них она остановилась, отперла ключом и распахнула.

Рита спит на кровати, слегка посапывая, прямо под люминисцентной лампой. Я подошла, тихонько радуясь, что путешествие окончилось. Тогда увидела Ритино лицо.

Нижняя губа разбита, щека распухла и сравнялась с носом. Она так изменилась, что превратилась в монгольский вариант самой себя.

Все, что я могла — это смотреть на нее.

Рита меня заинтересовала и одновременно вызвала отвращение, как только я ее увидела. Почему — поняла лишь сейчас, стоя в этом омерзительном месте. Сколько себя помню, всегда пыталась подобрать слово для обозначения чего-то поддельного, искривленного, обезображенного грубыми противоестественными силами. «Исковерканный», «фальшивый», «перекрученный», «покоробленный». Ни одно из этих слов меня не устраивало. Я жила жизнью, у которой не было названия. Только сейчас, глядя в лицо Риты, обнаружила, что нашла это слово — «Рита». Похрапывающая, с засохшей на губе кровью. Грязные длинные ноги, с накрашенными ногтями, поджаты. Вот мое слово: «Рита».

— Рита, — прошептала я.

Она продолжает спать.

Матрац без простыни, нет ни одеяла, ни подушки. Она окоченеет, когда проснется, и может заболеть от промозглого подвала и побоев.

— Рита, — прошептала я снова, прикоснувшись рукой к плечу.

Она вскочила, закрывая лицо обеими руками, крикнула: «Прочь от меня, идите вон!»

— Тс-с-с-с, милая, это я, миссис Тайлер, видите? Все хорошо, Рита, здесь только я.

Она опустилась на раскладушку, хотела что-то сказать, остановилась, отняла руки от лица.

— Посмотрите на меня. Посмотрите, что они сделали.

Она выглядела сейчас маленькой и жалкой. Угловатая, похожая на моих мальчиков в то время, когда они еще позволяли мне их обнимать. Все хорошо, Рита, все хорошо. Ее рыдания сотрясали нас обеих.

Глава двенадцатая

Воскресное утро. В кабинете начальника тюрьмы на полу голубой ковер, массивный стол, абажуры из ткани, большие, с волнообразными краями. Мы с миссис Тейлор сидим на деревянных стульях, обтянутых вельветом, и ждем. Мне разрешили принять сегодня душ. У меня разбиты губы и опухоль под левым глазом. Больная, но теперь хоть чистая, я сижу в спокойной обстановке.

Начальник вошел, как входит директор в приемную. Ему около сорока, выхоленный, в хорошем костюме. Умный и открытый взгляд. Жду, что он поймет меня и даже простит. Жду, что он содрогнется при виде моего лица и посочувствует мне.