Вера Колочкова - Обитель Синей Бороды Страница 18

Нет, никогда Соня не могла понять их отношений. Вроде и любовь была сильная меж сыном и матерью, но странная какая-то, с примесью страдания. Мать любовь отдает и страдает, а сын берет, но тоже от этого страдает. А радости ни от отдачи, ни от принятия любви нет…

– Я поеду, Олег… Там Николенька целый день с нянькой.

– Да, Сонь, конечно. Поезжай. Я родственников сам на вокзал провожу.

– Ты держись. Надо держаться, Олег. Даже страшно тебя одного оставлять…

Он слегка дернулся, страдальчески скривив губы. Не надо, мол. Знаю, что ты дальше скажешь… Не надо. Вздохнул, поднял на Соню затуманенные горем и хмелем глаза:

– Я тебе завтра позвоню.

– Когда? Утром?

– Не знаю…

– Я буду ждать. А лучше – сама позвоню. Утром. Или сегодня вечером.

– Да, звони…

Соня поймала себя на мысли, что разговор – словно разговор чужих людей, а не мужа с женой. «Ты позвони, я позвоню…» Как-то это особенно в горькую минуту высветилось.

Нянька Люба встретила Соню сочувственным выражением лица, но и немного с укоризною. Николенька мирно спал в кроватке, разметав ручки.

– Ну что, похоронили свекровь, Соня?

– Да, Люба, похоронили.

– Что ж, царствие небесное, вечная память… Уж второй день с вашим сыночком сижу, постоянным клиентам трижды по телефону отказала. Мне ведь на целый-то день трудно, я нянька почасовая. Так что извините – на меня в постоянном смысле не рассчитывайте.

– Да, Люба, я поняла. Спасибо, вы меня очень выручили.

– Да чего там… А вообще жалко вас, конечно. Что врачи-то говорят по поводу вашего сыночка? Выправится к возрасту иль нет?

Соне не хотелось ей отвечать. Хотелось, чтобы она ушла поскорее. Хотелось уткнуться носом в ладони, поплакать вволю. Но Люба плотно сидела на диване, ждала ответа с любопытствующим интересом в глазах. Да, ответа… Она, Соня, и сама бы хотела знать ответ…

Ей вдруг вспомнилось, как задавала такой же вопрос толстой врачихе в детской поликлинике – что дальше-то, какой наш прогноз? А та только хмыкнула, уставившись на нее поверх очков, пожевала сердито губами:

– Прогноз… Ну, какой прогноз? Все будет от вас зависеть, мамаша. Ну, то есть от родительских вложений в адаптацию. Я ж не знаю ваших возможностей, ни материальных, ни духовных… Некоторым деткам, конечно, в этом смысле везет…

– Мы сделаем все, что в наших силах, поверьте!

– Хм… Вот именно – в силах. Ладно, поживем – увидим… А пока массажистку хорошую найдите, чтобы судороги снять. Препараты лекарственные – вот, я вам выписала. Потом, после года, можете в центр восстановительного лечения записаться, но там все услуги платные. И не дешевые… В общем, что вложите в адаптацию, то и получите. Что я могу еще сказать…

– Да, спасибо… Понятно…

Соня тогда, после этого разговора, мысленно провела над своей жизнью черту. Значит, ее жизнь отныне – это не жизнь, а вложение в Николенькину адаптацию. И все. А остальной жизни, той, о которой мечтала когда-то, – ее просто не будет. Никогда уже не будет. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

– Не знаю я, Люба… Вы меня простите, я очень устала…

– Да-да, я понимаю, конечно. Понимаю, как вам трудно – с таким-то ребеночком. Да и с нянькой… Вряд ли вы для него постоянную няньку на целый-то день сыщете.

– Почему? Если за деньги…

– Да неохотно идут к таким деткам, по своему опыту знаю. А если кто и согласится, столько с вас драть будут, что ни одной зарплатой не отработаете. Денег-то много надо… А я гляжу, вы не шибко… – обвела она цепким оценивающим взглядом комнату, – не шибко чтоб сильно зарплатные…

– Ничего, разберемся как-нибудь. Еще раз спасибо вам, Люба, выручили. Я что-то еще вам должна?

– Не… Рассчитались же утром. Ну, удачи вам, Сонечка. И крепости духа, насколько это возможно. Бывайте здоровы…

– Прощайте, Люба.

– Ага. Вы звоните, если что. Часика на два, на три всегда выручу. Но не больше.

– Да, спасибо.

– Не провожайте, не надо. Вон, едва на ногах стоите. Я дверь захлопну…

Соне и впрямь хотелось упасть и провалиться в забытье. И провалилась бы, да надо было что-то на завтра решать… А чего решать, если все равно никаких решений нет? Что она вообще могла решать в таких обстоятельствах? Права, права была Екатерина Васильевна, когда говорила о жестокости выбранной ею профессии. Да и Самуил Яковлевич прав – надо самой разбираться со своими проблемами. Надо, конечно. А как?

Соня вздохнула, выудила из кармана телефон, сжала его меж ладоней. Еще раз вздохнула, собираясь с силами. Надо звонить…

Самуил Яковлевич ответил сразу, пропел в трубку как обычно:

– Да, моя дорогая, слушаю…

– Самуил Яковлевич, простите меня, ради бога, но мне ребенка оставить не с кем. Дайте мне время, пожалуйста. Ну, в смысле, небольшой отпуск… Я обязательно что-нибудь придумаю, не увольняйте меня, пожалуйста…

– Да бог с тобой, девочка, что ты. Я ж не зверь какой, все понимаю прекрасно. Иногда обстоятельства бывают сильнее нас… Ладно, даю тебе неделю. Хватит, надеюсь?

– Да, спасибо! Я обязательно за это время няню найду! Вы ж сами понимаете, какая нам няня нужна… Так просто и не найдешь…

– Понимаю, понимаю, дорогая. Ничего, не волнуйся. А дела твои я пока Давыдовой передам.

– Ой, только не Давыдовой, Самуил Яковлевич! У меня там арбитражное дело висит, а у Насти Давыдовой совсем нет арбитражной практики! Может, лучше Мише Гороховскому передадите?

– Ладно, не переживай, разберемся. Главное, своими делами займись. Через неделю жду. Все, дорогая, отбой…

«Да, отбой, – мысленно повторила Соня. – Можно спать лечь. А завтра с утра – звонить по агентствам. Семь дней – вполне достаточный срок. Вот бы найти женщину добрую, душевную, без предрассудков… Хотя это «без предрассудков» и неуклюже звучит, конечно. Если со стороны послушать, конечно. Так и хочется воспылать оттуда, со стороны, первой праведной эмоцией – какие еще предрассудки, о чем говорит эта бессовестно-бестолковая мать! У нас же у всех сердце есть, и понимание есть, и любовь! Мы все исключительно человечные, благородные, у нас душа нараспашку, мы в Бога верим!

А только простите, уважаемые человечно-благородные, никто лучше бессовестно-бестолковой матери не знает, что все ваши слова – ложь, ложь… Порыв и пафос. Пафос и порыв. И самолюбование. Никто из вас не захотел бы оказаться на моем месте… Ну, может, единицы, один на сотню. У которых природного и божественного достоинства хватит нести свой крест как прекрасное благо. Открыто нести, не прячась и не боясь мимолетной брезгливой жалости. Потому что эта жалость бьет больнее брошенного в ярости камня…

Тихо, тихо, не плакать. Иначе остатки сил в слезы уйдут. И без того нервы истончились до предела. Спать, спать. Завтра трудный день…»