Евгений, Джек, Женечка (СИ) - Горышина Ольга Страница 18

— Бить не буду. Обещаю. Хотя очень хочется. Вот честно. Как мальчиков правильно воспитывать?

Зачем спросила? Зачем дала повод схватить за руку?

— Пойдем. По дороге расскажу.

С крыльца я спорхнула, не зацепившись за кривую ступеньку.

— Вы вернетесь? — услышала я спиной вопрос.

Ушами не могла. В них бил набат. Я вся горю. Мне только в речку с головой — и плевать, что в ней плавает свинячье дерьмо, как успела сообщить мне Алиска, чтобы я не повела купаться Женечку. Я сама себя только что прилюдно облила ведром помоев. Сказала же себе — не пить, не пить, не пить… Как у Гребня было? Не пей вина, Ярослава… Пьянство не красит дам. Попыталась сыграть перед друзьями дачного детства взрослую независимую дамочку — не получилось. Теперь тебя пьяную тащат от Шланга домой, как четверть века назад…

— Нет! — бросила я совсем не ответом о нашем возвращении.

Но исправляться не стала: каждый пусть думает в силу своей испорченности, а с Джеком мы дойдем только до реки, а дальше… Утопиться, как Маргарите…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Дальше я пойду с сыном и вправлю ему мозги! Хорошенько так вправлю. Раз и навсегда.

— Он все, все делает мне назло, а ему еще только тринадцать! — пролепетала я за калиткой, пытаясь вырвать руку.

Куда там! Держал так, будто и правда боялся, что я дам деру. Куда я убегу? От себя, от него, от кучи проблем, которых так хотелось избежать…

— Проблемы с мужем будут, да? — заговорил Джек так же торопливо. — Раз такой ревнивый, чего отпустил тебя одну в Питер?

Хватка ослабла. Я вырвала руку и еле удержалась, чтобы не растереть покрасневшее запястье.

— А к кому тут ревновать… По себе судишь? Я вообще тут не при чем, если не понял… Это из-за сына. Ярослав не хотел со мной ехать, и я договорилась со свекровью, что та присмотрит за ним летом, а бабка взяла и свалила на лето грядки вскапывать. Типа проучить меня! Напомнить, что мать в первую очередь мать и нечего о карьере мечтать. Маразм старческий, ничего не попишешь. А Влад мозгами тронутый с безопасностью детей. Так эта сволочь маленькая, наверное, рассказала не только про озеро, но еще и про старую Алискину машину… В довершение того, что я свалила куда-то… Ведь понимал, что будет скандал. Понимал. И позвонил отцу — мне назло. Он слов не понимает, понимаешь? Можно вообще вам что-то словами в этом возрасте объяснить или нужна только грубая мужская сила? Да ответь ты мне наконец!

Теперь я уже схватила его за запястье, рванула на себя и… Почему… Грубая физическая сила… Как ребра не треснули, когда я получила пощечину в лопатки и впечаталась ему в грудь… Нет, сразу в губы. Небритый, колючий… Или это уже куст шиповника, в сторону которого меня качнуло. Нет, куда я рванула — в канаву, в окоп, спрятаться, чтобы не сдаться, не капитулировать перед желанием ответить на поцелуй…

— Полегчало? — усмехнулся Джек, переводя руку со спины снова на запястье, точно решил проверить пульс: труп, не труп.

Труп, сердце больше не билось. Дышать я тоже не дышала. За поворотом уже полянка: Джек нашел последнее укромное местечко.

— А тебе…

Хотелось сказать с вызовом, а не получилось даже с вопросительной интонацией.

— Очень…

Он уже не смеялся. Снова сжимал мне руку, точно испанским сапожком, и на глазах у меня даже навернулись слезы: это не запястье ломалось, а моя сила воли… Я же якобы замужем. Что он сейчас обо мне думает? Сказать, что я в разводе? И что он подумает тогда? Что я хочу с ним отношений?

— Думал, не дашь повод поцеловать… Дала…

Я хлопала ресницами, как дура. Как влюбленная дура… Опомнись, тебя на полянке ждет заспанный сын и собака. Тоже, кстати, заспанная.

— Меня Ярослав ждет… — напомнила я вслух скорее себе, чем ему.

Он и не забывал, наверное.

— Не ори на ребенка. Спусти пары на меня… Ударь, если хочешь. Заслужил. Украл поцелуй. Чужой. Но я никому не скажу.

— Можешь говорить, — разозлилась я на сарказм, проскользнувший вдруг в его голосе. — Мне плевать, что вы там про меня думаете… Но дальше не иди.

Я чуть не сказала «не заходи».

— Я сама с ним поговорю. Мне не нужны свидетели.

Джек выпрямился. Обиделся. Да и действительно плевать — что он думал, целуя меня, гадать не хотелось.

— А я хотел с твоим сыном познакомиться…

— Поздно… — ответила я и вспыхнула.

Одно слово. Абсолютно нейтральное. Было б таковым, если бы в памяти одна за другой не всплывали картинки из прошлого, безоблачного, счастливого, полного сладких поцелуев и семечек из разломанного шиповника, прилипших к губам. Но он ведь ничего такого не подумал? Кроме того, что на часах ленинградское время ноль часов ноль минут…

— Приходи завтра на чай.

Сказала грубо, чтобы понял — это не приглашение, а просто жест вежливости.

— Завтра мне пиво понадобится.

— У меня и пиво есть. Правда, только Крыжовицы…

— Только? — руки уже в карманах джинсов. — Хорошо, не Козел.

— Ладно, я пошла.

Дернула рукой с телефоном — пока, пока…

— Я пошла, — повторила для себя.

Для своих ног, которые стояли на месте, вросли в землю, хотели повернуть Землю вспять… Чтобы снова усесться под кустом, набрать полный подол недозрелого шиповника, и есть, есть, есть, пока язык да пальцы не станут чесаться от колких волокон. Мы тогда еще не думали о поцелуях, мы думали только о шиповнике. А сейчас — мы думаем о них? Или не было поцелуя, а был кляп: меня просто попросили не орать. Ночь, суббота, все отдыхают… А ты орешь тут, пьяная дура…

Так и есть. Так и есть. Не полезет он с поцелуями к замужней женщине. А если бы полез, не отпустил бы так скоро.

— Заходи, если что…

Я отвернулась первой и не обернулась, чтобы посмотреть, не обернулся ли он… Все песни спеты — под гитару и под бит собственного сердца. Назад в прошлое, такого не бывает даже в кино, а будущего у меня с ним нет и быть не может. Мы прожили с другими больше, чем были вместе. Питер и Москва — две разные планеты. Я другая. И он? Другой.

Это не Джек. Это Евгений Сомов. Мой Джек давно вырос. Исчез. Растворился в моей памяти, как сейчас тишина в собачьем лае. Берька, убью!

18. Ярослав

К сыну я бежала через нескошенную траву. К сыну! Так я себя успокаивала, отгоняя противную мысль, что снова бегу от Джека и себя самой. Без оглядки. Прыжок, второй, третий — дыхание как пропало, так и не вернулось, но переводить дух некогда. За грозный лай шнауцер схлопотал от Ярослава поводком.

— Ты не понимаешь, что делаешь? — возмутилась я вовсе не из-за собаки, а из-за того, что не удержала себя в узде и показала Джеку товар лицом.

Хотя и пса, получившего по обрубку хвоста, было жаль, но себя все же больше! Для пущей важности я вырвала поводок из рук сына.

— Сама сказала, что поздно! — буркнул Ярослав, смотря на меня исподлобья.

— Нельзя лупить пса… Поводком! — добавила, понимая, что сама иногда замахиваюсь на горластого шнауцера. — И звонить отцу среди ночи, когда ты пообещал мне молчать!

Мне бы самой сейчас помолчать, но слова сами вылетали изо рта, хотя я прекрасно понимала, что они вернуться ко мне рикошетом.

— Я не сказал про тарзанку! — выдал Ярослав громко и обиженно.

— Зато много чего другого, наверное, сказал! Раз он мне позвонил.

— Я не просил его тебе звонить…

— Слушай, Ярослав!

Жаль, на сыне не было ошейника, а то бы я притянула его к ноге, как сейчас Берьку! Как иначе призвать его к ответу… За его действия!

— Сколько раз я тебе говорила, что когда отец в командировке, ты ему не жалуешься, даже если тебя все достало…

— Я не жаловался! — перебил сын.

— Когда звонят в два часа ночи…

— Мама, было одиннадцать! — заорал Ярослав, и Берька теперь залаял на него, а по хвосту получил от меня.

«Заткнись!» — хотелось сказать обоим!

— Ты когда-нибудь да поймешь причинно-следственные связи. Я на это очень надеюсь. Папа далеко, он понятия не имеет, как мы тут живем…