Эдвина Марк - Юная грешница Страница 18

Не раньше приезда Джо.

Моя сигарета почти догорела, и тут вдруг случилась странная вещь, Я попыталась вспомнить лицо Джо и не смогла. Я знала, что он существовал, но не могла вспомнить, как выглядел. Мне вспоминались аккуратные мускулы его спины, рук, прикосновение нижней губы во время поцелуя, но я не могла вспомнить, например, цвет глаз, форму губ, форму ладоней (хотя я знала, насколько особенными они казались мне с самого начала). Я не могла вспомнить, как выглядел Джо, отчаянно старалась, сидя на потертом кожаном сидении в аптеке, но не могла. Когда ярость стала закипать во мне, я начала плакать слезами бессильной злобы, пытаясь вспомнить внешность своего любимого. А он все удалялся от меня в туман, уменьшался, пока от него не осталось почти ничего ничего, за что я могла бы зацепиться, ничего, что могла бы считать своим. В конце концов передо мной оказался лишь бессмысленный, переполненный, горячий и шумный внешний мир.

Я несколько минут беззвучно плакала над грязной чашечкой из-под кофе, затем заплатила сорок центов, оставила десять центов сверху (нехватка денег была для меня новым явлением, и оно мне совсем не понравилось) и ушла. На улице я остановилась, не зная, чем заняться.

Я решила купить пластинку. Слушать ее мне было не на чем, но одной из моих первых покупок — после выкупа обязательно станет приличный проигрыватель. Разлука с моим ящиком разбила мое сердце. Я слышала о магазине Сэма Гуди и направилась в сторону Сорок девятой улицы и Бродвея, предварительно заглянув в телефонную книгу.

Я устала, но все равно шла. Бродвей в пекле оказался не очень привлекательным. Я вдруг почему-то почувствовала себя мучительно голодной и купила себе два хот-дога, но съесть их не смогла. Я заплатила и вышла, сопровождаемая удивленным взглядом кассира.

Кстати, со мной еще кое-что происходило. На меня смотрели мужчины. Так, как никогда не смотрели. Словно все случившееся со мной за последнюю неделю было написано на моем лице. Я чувствовала взгляды и за всю прогулку услышала (сама подсчитала) пять свистков. И это не имело отношения к моему внешнему виду — не такая уж я сексуальная.

Может, мне не стоит это говорить… но я понимала. Думаю, каждая девочка понимает, если хотите знать. Я не выглядела счастливой, я была грустной. Что-то навсегда покинуло меня; и я… изменилась… и теперь уже никогда не стану прежней. То, что я потеряла, ушло, может, это и к лучшему.

В магазине Гуди было полно народу и жарко. Мальчик, помогавший мне, вел себя как-то странно… Я так и не поняла, в чем именно заключалась эта странность.

Я ничего не покупала и просто стояла рядом с молодым человеком лет восемнадцати в очках (тяжелые, в роговой оправе) на маленьком носу, просматривавшим альбомы с выражением огромного и безнадежного желания на лице. Я никогда не слышала так много музыки и, конечно, впервые познакомилась с Высоким Качеством. Это была сенсация, и мое желание приобрести хороший проигрыватель еще больше возросло. Стерео — это для меня! Хотя и не нужно включать его так громко. Потом я ощутила жажду и, выходя из магазина, осторожно оглянулась в поисках молодого человека в очках. Видимо, он уже ушел. Мне почему-то стало грустно.

На улице я вцепилась в свою сумочку, зашагала вперед, пересекла Бродвей, нашла Седьмую авеню и двинулась по жаре, надеясь добраться до Центрального Парка. Там я могла расслабиться на одной из скамеек, посмотреть на закат солнца и решить, где потратить на обед свои четыре доллара.

Джо не приедет до восьми часов.

Я даже не думала о письме с требованием выкупа — забавная вещь. Все уже было сделано — конверт опущен в почтовый ящик, и это в общем-то являлось сейчас самым важным. Остальное могло подождать.

Позже, поверьте мне, я встревожилась. Но не в этот первый субботний вечер.

Я вошла в парк и села. Краснолицый мужчина медленно развернул газету, издавая ворчливые, протестующие звуки уголком губ и все время поглядывая на меня глазами-бусинами, спрятанными в складках его лица, очевидно, ожидая моего кивка или одобрительного жеста.

Справа от меня худая, эмоциональная итальянка ела чесночную колбасу и тяжело дышала. Сказанного достаточно.

Через некоторое время солнце начало опускаться, и пять лебедей на замусоренной поверхности прудика напротив меня (там, вероятно, глубина была не больше фута, и огромные блестящие каменные глыбы на берегах траурно смотрели в ослепительное небо, словно протестуя против этого неожиданного, нежелательного взгляда внешнего мира) медленно прокладывали себе путь, даже не поворачивая ни к кому головы. Они держали клювы с каким-то отчаянным видом, словно им было очень жарко, но они не позволяли жалеть себя.

У меня не было их гордости. Когда тени сгустились, и некоторая свежесть спустилась на город и парк, я опять ожила. Девушка справа закончила есть, рыгнула разок, озарила меня улыбкой и, слава Богу, ушла. Толстяк слева поэтически храпел в надвигающихся сумерках.

Через некоторое время стало достаточно прохладно, чтобы двигаться. Я встала и потянулась. Настало время обеда.

Я не ощущала голода, но нужно было чем-то заняться. Я вышла из парка и через минуту снова оказалась на улице (теперь кое-где уже горели неоновые вывески ресторанов). Здесь жара еще не улетучилась. Город накопил ее за день и теперь извергал через асфальтовую пасть прямо мне в лицо… Я совсем измучилась.

Передо мной оказался Карнеги-Холл. «Руджеро Риччи» — гласила афиша. «Барток, Концерт для скрипки». Казалось, смотревшему на меня с цветной афиши мистеру Риччи было как-то не по себе. Даже в такой жаре я почувствовала волнение. Мне никогда не приходилось бывать на концертах. Сейчас музыкант смотрел на меня. За два доллара я могла послушать живую музыку.

Может, Джо поведет меня на концерт? Мне так хотелось пойти туда. Я решительно отвернулась, и тут кто-то сказал:

— Привет.

Я обернулась, словно меня ударили. Парень, смотревший на меня, смутно показался мне знакомым, и через несколько секунд я его узнала… Магазин Сэма Гуди.

— У прилавка с пластинками, — напомнил он. — Мы стояли там рядом.

Думаю, я могла повернуться и уйти или бросить на него взгляд, который в книгах из моровиллской библиотеки называется «холодно-презрительным», но ничего этого не сделала. Я чувствовала себя очень одинокой, и было приятно поговорить хоть с кем-нибудь, даже с тем, кто пытался подцепить меня. Кроме того, парень не знал, кто я такая, и никогда не узнал бы. Где же здесь опасность?

— Да, — отозвалась я. — Я помню тебя. А где твои очки?

— Я в них только читаю, — он постучал себя по карману. — Любишь музыку?

— Да.

— Идешь на концерт?

— Нет, — ответила я.

— Я тоже. Но очень хочу. Можно, я назову тебе свое имя?

— Хорошо.

Он довольно умный, подумала я. И симпатичный.

— Тед Лереби. Я в городе только второй день. Наверное, это нехорошо заговаривать на улице с незнакомыми девушками.

Парень сильно растягивал слова. Как выяснилось позже, он приехал со среднего Запада.

— Джоан, — представилась я. — Джоан Смит.

— Ну и жара.

Мы оба почти расплавились. Я согласно кивнула.

— Как насчет пива?

Ладно, пусть так. Уличное знакомство. Конечно, я должна была мило улыбнуться и сослаться на неотложные дела, но я опять ничего этого не сделала. Мой голос прозвучал как будто со стороны:

— Я люблю… голландское.

Парень улыбнулся, и через две минуты мы сидели за столиком нео-германской пивной прямо напротив Карнеги-Холла. Я никогда особенно не любила пиво, но сейчас проглотила большую кружку почти залпом, закурила, закашлялась, отложила сигарету и взглянула на парня напротив.

Он был худым, очевидно, не очень состоятельным, но его одежда отличалась чистотой, даже в такую жару, и, когда была новая, стоила немало.

Кожаный пиджак вряд ли подходил для нью-йоркского лета — хотя тут вряд ли какая одежда являлась подходящей. Всем нам нужно было бы отправиться на нудистский пляж.

Парень не дал мне особых шансов раскрыть рот. Кажется, я пыталась объяснить ему, что я девушка не того типа, но он начал говорить сразу. У него были большие, серьезные карие глаза и длинные, костлявые запястья, которые вылезали из-под рукавов. Очевидно, ему требовалась новая одежда, но на нее не было денег. И еще ему нужно было постричься.

— Слушай, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты знала, как я ценю это. Знаешь, ты первый человек, с кем я заговорил за последние три дня. Я имею в виду, по-настоящему заговорил. Я ехал в летнюю школу в Нью-Йорке, но до сих пор еще ни одной не нашел. Увидев тебя у Гуди, я захотел поговорить, но решил, что ты примешь меня за деревенщину. Я из Висконсина. Сюда меня послали мои родители, Я надеюсь стать дантистом. Мой отец дантист. Мне восемнадцать лет, а тебе? Хочешь еще пива? Я хочу. Страшная жара. Официант, еще два пива, пожалуйста. Они называют эти большие стаканы кружками. Надеюсь, ты не сочтешь меня грубияном, но ты очень симпатичная. Ходишь в колледж? Нет, ты моложе. Школа, наверное. Твои родители разрешают тебе ходить по вечерам на свидания? Любишь музыку?